- Задушишь, - разжал Матвей мои руки и мягко убрал их со своей шеи. – Каким спортом ты занимаешься?

- Сейчас – никаким.

- А до «сейчас»?

- Дзюдо.

- Ого! – присвистнул Матвей. – Это получается, что я еще легко отделался ночью?

- Я не применяю свои знания и силу вне татами. Кодекс запрещает.

- Какой? Уголовный?

- И он тоже.

- Зря, - поджал Матвей разочаровано губы. – Вот уложила бы свою маму на лопатки, глядишь, она бы согласилась оставить дома Сосиску.

В голове довольно ярко вспыхнула картинка, от которой, почему-то, стало смешно.

- А говоришь, что шутки у меня дурацкие, - подмигнул мне Матвей. – Пошли в дом. Приючу твою Сосиску.

- Ириску.

- И её тоже, - бросил мужчина через плечо, пока я послушно шла за ним, держа в руках коробку с котенком.

- Только можно я её помою сейчас у тебя? А-то она так грязная и ходит весь день.

- Что ж, пошли помоем твою грязную киску, - согласился Матвей, но глянув на меня через плечо, понял, что шутка мне снова не зашла. - Прости, но тут грех было не пошутить.

- Ладно. Это было смешно, - согласилась я, улыбнувшись.

Вероятно, я была рада любой его болтовне только потому, что он согласился оставить у себя Ириску, а это значит, что сегодняшней ночью совесть меня не съест.

- Раздевайся тут. Киску твою мыть будем там, - коротко скомандовал Матвей, когда мы вошли в его дом. Такой огромный и зловещий, что о нем можно было бы придумать парочку мистических легенд.

В ответ на его очередную «шутку» я лишь молча закатила глаза.

- Сосиску-то выпусти. Пусть походит пока, с домом познакомиться, приметить места, в которых насрёт.

- Она культурная, - заявила я, но котёнка из коробки выпустила. – Сегодня днём она какала два раза и оба раза я успевала подстелить под нее бумагу и салфетку.

- Ну, я за ней точно успевать не буду, так что пусть сразу определиться с углом, который я буду обходить за километр. Ты раздеваться-то будешь? – спросил мужчина, который во время своей болтовни успел снять верхнюю одежду и остаться передо мной только в шортах и футболке.

- Сейчас.

Рюкзак оставила на полу его широкой прихожей, там же сняла кроссовки и оставила куртку на крючке среди его курток.

Из тусклого освещения вышла в более яркое и с улыбкой проследила за тем, как Ириска, гонимая любопытством, обнюхивала всё, что ей попадалось под нос.

- Не наступить бы на неё. Мелкая такая, что аж страшно, - задумчиво протянул Матвей, а затем посмотрел на меня и нарочито испугавшись отшатнулся. – А говорила, что не ревела.

- Я не ревела, - гордо вздернула подбородок.

- У тебя только что пузырь из соплей лопнул.

Резко закрыла нос ладонью. К шее и щекам прилила краска. Какой позор!

- По-шу-тил, - гаденькая улыбочка на губах Матвея заслуживала того, чтобы на неё наступили.

- Я же говорила, что юмор у тебя дурацкий.

- А у тебя глаза зарёваны. И вот доказательство моих слов, - указал он на моё лицо. – А ты чем докажешь, что у меня юмор дурацкий?

- Отсутствием смеха. Если ты не заметил, над твоими шутками я еще не смеялась.

- Как это не смеялась? Было же… - указал он в сторону улицы.

- Я симулировала, чтобы ты был более благосклонен к Ириске.

- Как думаешь, котята хорошо в ванной тонут?

- А лохмачи? – сузила я угрожающе глаза.

- Проверять мы, наверное, это не будем?

- Я бы проверила, - хмыкнула я. – Где ванная? Я помою Ириску, и мне пора ехать домой, пока последний автобус не прошёл.

- Вообще-то, он уже прошёл. Ты на часы-то смотрела, вообще?

- Я была занята.

- Я слышал. Сосиску мыть будем или ты уже передумала?

- Будем.

Поймала котёнка и с ней в компании Лохмача пошла в ванную комнату.

Ириска сразу оказалась категорически против воды. Истошно крича, она смотрела мне не просто в глаза – в душу. Было жалко её до слёз, но Матвей каким-то образом смог меня убедить, что в его жизни был только один кот, который добровольно давал себя купать и сам лез в ванную, если кто-то забывал закрыть дверь.