- Прости меня, пожалуйста, - шептала я ластящейся Ириске. – Я не должна была давать тебе надежду. Это жестоко с моей стороны, - на последней фразе, не сдержав эмоций, всхлипнула так громко, что сама испугалась.

Еще никогда и никого мне не было так жалко, как сейчас Ириску.

- Я буду приезжать к тебе и кормить. На днях мне перечислят зарплату, я куплю тебе утепленный домик и самый вкусный корм, и мышку плюшевую, или заводную…

Яркий свет внезапно ударил в глаза и ослепил.

- А я думал, мне уже голоса чудятся. С перепою, - заговорил со мной голос, доносящийся из торчащей над забором головы с фонарем.

- Ты мог бы не светить мне в глаза? – спросила я, спешно вытирая слёзы и сопли.

Ненавижу, когда меня видят слабой.

- И что ты здесь забыла, бормотуха? – Матвей фонарик на своей голове не погасил, но сделал его свет значительно тусклее.

- Бормотуха? – поморщилась я. – Это ты так завуалировал не знание моего имени?

- Я, конечно, вчера выпил, но не столько, чтобы что-то забыть, - не очень-то дружелюбно ответил Матвей. Этой ночью он явно был куда более радушнее. – О чем бормочешь? Скажешь, зачем ты здесь? Доломать диван приехала?

- Нет, - буркнула я себе под нос, едва снова не расплакавшись.

Ну, вот зачем он напомнил мне о том, что я плохой человек?!

- А что? – с нажимом вопросил мужчина. – Мне нужно из тебя всё клещами сегодня тянуть?

- Не твоё дело, - насупилась я, но сорвавшийся с рваным придыханием всхлип, выдал меня с потрохами.

- Ты там ревешь, что ли? – насторожился Матвей.

- Нет.

Ответом мне послужил тяжелый вздох мужчины с оттенком легкого, как ветерок, мата. Яркий налобный свет его исчез над забором и вскоре появился уже во дворе дачи моего дедушки.

- Ну, и чего ты ревешь? – сел он рядом со мной на крыльцо, совершенно беспардонно сдвинув в сторону мой зад своим. – Привет, Сосиска!

- Ириска, - выронила я гнусаво. Из-за этих чертовых слёз забило нос.

- Ревешь-то чего? – мягко толкнул меня мужчина плечом в плечо. – Обидел кто?

- Какая разница?

- Рассказывай. Дядя Матвей порешает, один фиг заняться мне пока больше нечем.

- Мм, - только и смогла я протянуть, торопливо утерев сопли рукавом толстовки.

- Не расскажешь, я начну пытать твою Сосиску.

- Ириску.

- И её тоже. Что случилось? – коснулся Матвей коленом моего.

- Я принесла домой Ириску, а мама не разрешила её оставить. А Роме нельзя заводить домашних животных из-за того, что квартира съемная, - выдала я все как на духу. – Я решила привезти её обратно. Подумала, что здесь может быть её мама, но не нашла ни одну кошкину мать…

- Кошкину мать, - хохотнул Матвей. – Словарь моих почти матерных слов пополнился. Кошкина мать!

- А потом я пыталась отдать её в добрые руки кого-нибудь из соседей, но никто её брать не захотел. Всем нужен либо только кот, либо, вообще, никто.

- А ко мне чего не пришла? Или мои руки недостаточно добрые для Сосиски?

- Ириски. Потому что ты стал бы надо мной смеяться, - выпалила я. – Юмор у тебя дурацкий.

- Но руки-то добрые, - пошевелил он пальцам, будто в доказательство своих слов.

- И ты её заберешь себе? – с расползающейся в груди надеждой и возрожденной верой в людей заглянула в его глаза, что смотрели на меня из-под налобного фонарика. – Насовсем?

- Насовсем не обещаю, но на передержку могу взять, пока не найдутся постоянные хозяева.

- Правда?

Честное слово, я была готова снова расплакаться, только теперь от счастья.

- Кривда, - спаясничал Матвей. – Можешь быть уверена, здесь я свой юмор дурацкий не включал.

- Спасибо! – бросилась я ему на шею и крепко обняла, рискуя придушить в знак бесконечно благодарности. – Спасибо тебе! Большое спасибо!