Аглар-хан приказывал выкалывать глаза тем, кто, на его взгляд, видит то, что не следует видеть; отрезать уши тем, кто слышит то, что не следует слышать; вырывать языки и зашивать рты тем, кто говорит то, о чем не следует говорить. Не ограничиваясь множеством жён, он продиктовал подвластным свою волю на право первой ночи с бракосочетающейся. И прославленные когда-то свободолюбием и гордостью казикумухские уздени смирились с произволом Аглара. Один лишь «выживший из ума» старец заметил проходящему мимо хану:

– Наша жизнь подобна льющейся реке, чистые воды которой могут помутнеть и выплеснуться под воздействием сил паводков, ворочающих валуны.

Но до мятежа дело не дошло. Аглару просто подсыпали яд в вино. Он был без сознания, но не умирал. Мулла, призванный читать «ясин» (заупокойную молитву), забеспокоился, что к хану вернётся сознание.

Те, кто хотел избавить народ от изверга, быстро обмотали его в саван и похоронили. Тайна этого тяжкого греха просочилась позднее в народ, который окутал её легендой о том, как служители культа, обязанные три дня и три ночи читать Коран над могилой хана, услышали собачий лай, доносившийся из-под земли.

Когда разрыли могилу, в ужасе отпрянули, увидев покойника, который «проглотил почти весь свой саван». Тогда, мол, было решено отсечь ему голову и положить у ног, ибо, если бы Аглар съел свой саван до конца, он бы воскрес и превратился в людоеда, который начал бы пожирать народ.

Легковерные соотечественники, верующие старики до сих пор не сомневаются в содеянном. Дорвавшийся до власти деспот Аглар был отравлен так же, как отравил он в своё время прославленного мужеством, справедливостью и добротой предводителя балкарского ополчения Довды. Почитаемый лакцами Довды – защитник соплеменников и помощник акушинцев – вёл себя гордо и независимо даже при общении с самим Агларом. Хоть и не из ханского рода происходил Довды, но в его лице Аглар увидел опасного соперника, за которым мог пойти народ, как пошёл за простым узденем – имамом Шамилем.

Коварный Аглар пригласил Довды в гости, встретил с почестями, усадил на пышные подушки, расстелил перед ним шёлковую скатерть, поставил на неё серебряный поднос с отварным ягнёнком и велел красавице Зазе поднести почётному гостю ковш с хмельной брагой, в который заранее подсыпал яду В пути, при возвращении в родной аул Балкар, гордый Довды, лучший наездник, стрелок, храбрец и предводитель балкарцев, скончался. Но сохранилась добрая слава о нём в печальной песне, сложенной народом.

Теперь мне хочется остановиться на положении женщин в горах. Насколько мне помнится и насколько я понимаю, никакого униженного, угнетённого положения не было. Утверждённые в семьях патриархальные устои, по крайней мере у нас в горах, нисколько не принижали роль слабого пола. Просто горянки знали своё место в семье и почтительно относились к старикам. Более того, седая, почтенная женщина могла разрешить спор, погасить гнев, предотвратить схватку мужчин, сняв с головы платок и бросив его под ноги дерущихся противников. И, наконец, наши девушки могли без согласия приглянувшегося джигита-избранника прийти в его дом и заявить о своем желании стать женой избранного ею молодца, даже если у последнего была наречённая. В таких случаях красавицу могли вернуть в родительский дом, отказав ей в желании, если она была из рода, не пользовавшегося уважением среди сельчан. А если она была из почтенной, состоятельной семьи, её оставляли, но за тем, кого она полюбила и к кому пришла по собственной воле, сохранялось право взять в жёны другую – по любви или по расчёту.