Экзорцист поскрёб когтём за ухом и, недолго думая, махнул через подоконник, спрыгнув на галерею. Приземление отозвалось в пятках тупой болью, камень, из которого тут, кажется, даже кухонные горшки резали, пренебрежения не простил – всё-таки от окна до галереи было высоковато, роста три, не меньше.

Грай поморщился, выругался сквозь зубы, помянув всех демонических матерей скопом, пошёл, на ходу растирая плечо, нывшее от сырости. Противная грубость и шершавость рубцов вкупе с улиточной гладкостью шрамов елозили под ладонью, заставляя желудок судорожно сжиматься. Но если сустав не размять, то к полудню рука вообще откажется подниматься.

– Помочь? – негромко спросил Барс, в сторону командира даже головы не повернувший, зато его ухо развернулось совсем как у тёзки, жутковато и неестественно торча из полосатой шевелюры.

– Справлюсь, – буркнул Грай. – Ты чего тут делаешь?

– А ты?

– Я тебя в окно увидел.

– Найдёшь тут хоть одно окно, покажи.

– Не зуди.

Барс, стоявший низко наклонившись, опершись локтями о выкрошившиеся блоки парапета, только плечами пожал.

– Красиво, – сообщил он по-прежнему тихо.

Тут уж плечами пожал Грай: созерцательного романтизма Барса он не понимал, а, соответственно, не ценил. Хотя, пожалуй, в пейзаже и вправду было… что-то.

Озеро, окружавшее дом, гладкое, на самом деле зеркальное, даже поблёскивающее свинцово, едва заметно мерцало. Густота тумана редела над самой поверхностью, отчего казалось, будто молочные пласты отражают глянцевую воду. Узкий перешеек – двум конникам едва разминутся – соединяющий остров и матёрую сушу, чернел стрелкой. А дальше зубчатой крепостной стеной темнел лес. И почти не звука, лишь сонно поскрипывает где-то колодезный журавль, да озёрная вода даже не плещет, а, скорее, шуршит как листва.

Грай, подумав, пристроился неподалёку от Барса, так, чтобы вытянув руку, можно было его плеча коснуться, но ни на палец ближе, тоже облокотился о камень.

– Мне Юэй приснилась, – сказал, налюбовавшись видами, экзорцист. Следопыт обернулся к нему. Глаза со змеиными зрачками поблёскивали точь-в-точь как озеро. – Никогда не снилась, а тут… Понимаешь, раньше вообще ни разу.

– Говорил же, это нехорошая ночь, чтобы к богам взывать, – напомнил Барс. – Не угадаешь, кто отзовётся. И как напакостит.

– Я снова не успел.

– Теперь ты уже никогда не успеешь.

– Спасибо, утешил, – хмыкнул Грай, разворачиваясь к парапету спиной и снова опираясь на него локтями.

– Не думаю, что тебе нужны мои утешения.

– Правильно, думать вообще вредно.

– Всё исправимо, командир. Всё, кроме смерти.

– Это ты сейчас к чему?

Экзорцист покосился на следопыта, который снова глубокомысленно созерцал озеро.

– Ты всё ещё думаешь, что это можно исправить, – не сразу ответил Барс.

Лицо его ничего не выражало, вообще ничего. Но это как раз было нормально. Те, кто не в курсе дела, считали, что жутковатого брата боги просто обделили чувствами. Те, кто в курсе, а таких в этом благословенном мире осталось всего трое, знали: свою безэмоциональность атьер приобрёл там же, где и полосатую шевелюру со змеиными зрачками. Подумаешь, частичный мышечный паралич! Губы шевелятся, глаза моргают, что ещё надо?

– Нехорошая ночь, – повторил Барс, откидывая рукой за спину длинные, гораздо ниже лопаток, волосы.

Жест вышел совершенно женским, кокетливым, вот только жеманным он почему-то совсем не выглядел.

– Значит, хорошо, что она уже закончилась, – неохотно отозвался Грай.

– А закончилась?

Барс снова глянул через плечо.

– Заткнись, – беззлобно проворчал командир.

Экзорцист не слишком любил, когда следопыта пробивало на предвиденье. Впрочем, кто такое любит?