Бумага была перевязана двойной лентой с печатью на конце, белого и красного цветов.

Цветов клана Эвентри.

Адриан смотрел на неё несколько бесконечно, непозволительно долгих мгновений, которые могли стоить ему жизни. Потом, не думая, что делает, кинулся вперёд и подхватил свиток с пола за миг до того, как окровавленные пальцы Элжерона успели вцепиться в его запястье. Увернувшись, Адриан бросился к двери и, в три прыжка преодолев лестницу, стрелой промчался через нижний зал. Он уже был у выхода, когда с лестницы послышался гневный крик Элжерона:

– Держите его! Остановите мальчишку! Он вор!

Адриан кинулся во двор. Мальчик-слуга, услышавший крик, схватил его за рукав. Адриан вырвался и побежал вперёд, к воротам. Сзади уже настигала погоня.

– Ворота! Ворота закройте! Стой, паскуда, не уйдёшь! Собак, собак спускай!

«Эвентри, – отрешённо думал Адриан, выскакивая со двора снова в дождь, ветер и мрак. – Он Эвентри. Как он может быть с Эвентри? Как Эвентри могут быть… такими?..»

– Адриан!

Он инстинктивно вскинул голову. На том самом месте, где всего час назад ему встретился проклятый Элжерон из клана Эвентри, теперь стояла карета. Дверца была распахнута настежь, и женский голос кричал оттуда:

– Сюда, быстрее!

Поскальзываясь в грязи и пригибаясь под нещадными ударами дождевых струй, Адриан юркнул в карету. Дверца захлопнулась за ним, и карета рванула с места так, что Адриан повалился вперёд. Крики и проклятья остались позади и быстро стихли. Остался только шум дождя, барабанившего по крыше кареты, и раскаты грома – голос Молога, заявлявшего своё право на эту ночь.

Адриан с трудом сел прямо и посмотрел в лицо своей спасительнице. Он ничего толком не мог разглядеть во мраке, но тут она взяла его за руки, и тогда каким-то непостижимым образом он увидел – и застыл, не понимая, но зная, где и когда он уже видел это лицо.

И так же не понимая, почему, он глубоко вздохнул и разрыдался, без стыда и утайки, не пытаясь сдержаться. Тёплые ладони вокруг его рук сомкнулись крепче, и Адриан только теперь вспомнил, что эта женщина, кем бы она ни была, назвала его по имени.

– Не бойся, Адриан, – сказала она. – Теперь всё будет хорошо.

Третьего дня последнего летнего месяца в четверть часа пополуночи Магдалена Фосиган отправилась искать своего мужа.

– Миледи, постойте! Миледи, что вы задумали? О Cветлоликая Гилас, помилуй… Что вы делаете? – проклиная свой болтливый язык, надрывался слуга.

– Отстань. Ступай к себе. Ложись спать, – отвечала Магдалена Фосиган, вытягивая из платяного шкафа очередную сорочку мужа, критически оглядывая её и бросая на пол, где уже громоздился ворох одежды.

Эд был не очень крупным мужчиной, но выше Магдалены на голову и, разумеется, значительно шире в плечах. И если рубашку ещё можно было заправить в штаны, то с самим штанами и с курткой возникли сложности. Согласно признанной в Сотелсхейме моде, одежда подчёркивала контуры тела, потому костюм, сшитый не по мерке, немедля навлёк бы подозрения. Наконец Магда вспомнила, что Эд был недоволен последним костюмом, который изготовила для него швея конунга, – дескать, жмёт в паху и подмышках, – и клялся впредь одеваться только у портных из Нижнего города. Это было вполне в его духе, однако сейчас Магдалене оставалось лишь порадоваться, что лучшей швее Бертана не удалось угодить её мужу.

Чтобы найти злосчастный костюм, весь шкаф пришлось перетряхнуть заново.

– Миледи, о, миледи…

– Ты ещё здесь? Вон, – сказал Магда и вытолкала слугу за дверь.

Одеться без посторонней помощи оказалось не так-то просто, тем более что она совершенно к этому не привыкла, – но выяснилось, что в мужском костюме намного меньше крючков и завязок, чем в женском. Надеть платье для бала без помощи двух горничных было занятием безнадёжным, в охотничий же костюм Эда Магда сумела облачиться за несколько минут. Разумеется, он болтался на ней, и сапоги тоже оказались велики, но Магда затянула потуже пояс и стала выглядеть как пятнадцатилетний мальчишка, влезший в обноски старшего брата. Костюм был из чёрного бархата, и тёмный цвет отчасти скрадывал лишние складки. Впрочем, вряд ли кто-то будет присматриваться к ней слишком пристально.