«Меридов (озабоченно). Да задали вы мне загадку. Получается, религия права: душа находится в теле. А с другой стороны, некоторые люди спасают душу, которой нет… Ой, извините, Дмитрий Ильич, я не хотел вас обидеть.

Ламиревский. Пустое… Я ещё раз повторюсь, Алексей Николаевич: я не считаю это душой.

Меридов. Что же это тогда?

Ламиревский. Вот на этот вопрос нам и надо ответить. Я не нашёл никакой логики, какую-либо систему мне создать не удалось. Может быть, вам повёзёт больше. А ваша гипотеза очень и очень интересная. Она кое-что проясняет…

Меридов. А не может ли такого быть, Дмитрий Ильич, что те души, которые уже жили раньше, они на свободе, а те несформировавшиеся души, которые живут свою первую жизнь, они проводят свою первую жизнь в теле?

Ламиревский. А как же ваша идея о параллельных жизнях? Если душа находится в теле, об этом придётся забыть.

Меридов. Да, вы правы…»

По правде сказать, этот отрывок и ещё пара-тройка мест в пьесе несут некий глубокий смысл, а остальное – замысловатая жизненная история, со страстями и даже криминалом. Пьеса напичкана всякими душераздирающими штуковинами и корявыми мизансценами, которые несообразно лепятся друг к другу в угоду театральным подмосткам, отчего вся сюжетная конструкция выглядит, мягко говоря, нелепо и неорганично. А с другой стороны, я слышал много хвалебных отзывов маститых критиков: дескать, необычные и колоритные герои, живое действие и неожиданное хитросплетение сюжета, есть и интересные находки, связанные с психологической эквилибристикой и т.д. Впрочем, я всё-таки доскажу.

После дискуссии Ламиревский задумывается над гипотезой Меридова и находит её весьма привлекательной. Во всяком случае, это даёт ему некое успокоение насчёт себя самого в плане бессмертия. Правда, он нисколько не меняет своё отношение к Звенигородскому, у которого, как я уже говорил, тоже нет души – ну, или этой светящейся штуковины меньше сантиметра, – и категорически против его брака со своей дочерью Юлей – её восхитительно играет красавица Зина Караева.

Юленька рыдает, умоляя отца не разлучать её с возлюбленным Андрюшей, и даже грозится покончить с собой. Профессор – непреклонен, но, видя решительность дочери, вынужден раскрыть тайну своей столь непримиримой позиции. Он рассказывает, что за фрукт (ну, или овощ) её Андрюшенька. И даже в присутствии дочери украдко от Звенигородского сканирует того на наличие души.

Юля – в ужасе. И чтобы хоть как-то развеяться и насолить папеньке, решает выйти замуж за ветхого Меридова, с которого сыплется песок, клочками выпадает шерсть. Ибо он почти ровесник её старого отца.

Меридов воспринимает как должное неожиданно свалившееся на него счастье и весьма рад поменять свою постаревшую супругу, тихую и безответную, всю свою жизнь посвятившую ему и детям, на молодое и стройное женское тело. К тому же он прагматично просчитывает все «за и против» и решает, что при помощи этой нехитрой комбинации он привяжет Ламиревского, и дальше они уже пойдут к великой научной цели рука об руку, плечом к плечу, ноздря к ноздре.

Папаша Ламиревский, естественно, противится столь странному и уродливому браку, но Меридов оказывается редкостным мерзавцем. Он шантажирует Ламиревского, угрожая поведать всему миру о его изобретении и что у того нет души.

Когда впервые читал пьесу, мне эта сюжетная линия с женитьбой представилась притянутой за уши, а проще сказать, несусветной ахинеей. Но видимо, автор хотел показать, что и среди учёных есть такие, как Меридов, которые, несмотря на свою высокую образованность и интеллигентность, порочны, эгоцентричны и тщеславны, как, видимо, и большинство личностей, одержимых идеей переустройства мира. К тому же, выходит, все благие стремления Меридова сводились лишь к тому, чтобы оправдать свою научную деятельность, связанную с клонированием.