– Сам в толк не возьму. Знаю, вроде и старался ты, и худого сторонился. По всем статьям ангелы и архангелы для тебя расстараться должны, а оно наоборот вышло. Вишь, как… Смахнули с подмостков, как сор ненужный, выдернули, как сорняк, – даже мне обидно и непонятно. Эх, несправедливо жизнь устроена. Видать, талант без подсобы свыше не раскроется. А как тебе помогать, когда ты не в ту сторону пошёл? Когда рядом с тобой чужие люди со своими планами? Судьба к тебе и подступиться не могла. Потом, знать махнула рукой – да и в сердцах…

Понурился я совсем и спрашиваю:

– Куда же мне теперь идти? Дальше-то как?..

Лев Сергеевич ответил не сразу.

– Теперь уже никуда не пойдёшь… – вздохнул он. – Ты теперь в театре жительствовать будешь. А что такого? Знавал я одного актёра, так он лет двадцать после смерти в литерной ложе ночевал… Бутафорской еды тоже вдоволь… Глядишь, из декораций какая-нибудь постель выкинется…

– То есть как это? – опешил я. – Ну ладно, семьи и квартиры у меня нет, жизни тоже – ничего, но неужели нельзя мне какую-нибудь халупу найти? Что, целую вечность в театре призраком околачиваться? Даже в ад не примут?

Лев Сергеевич опять вздохнул и покачал своей большой лохматой головой.

– Эх, привык жизненно мыслить. Нельзя тебе из театра выходить. Положение твоё… Да ты и сам не сможешь.

– Как это не смогу?

– Как, как… Тебе оставили маленький кусочек твоей прошлой жизни, а всего остального для тебя не существует…

– Как это не существует? Но хоть что-то есть?

– Есть, Ваня, много чего есть, ты даже не представляешь, сколь всего. И всё не так, как люди про загробную жизнь придумали. Ладно, потом и для тебя всё прояснится. Когда душой себя почувствуешь, все знания к тебе вернутся. А покуда не оперился, вход тебе в настоящий мир закрыт.

Немного отлегло, но всё равно хоть бы какое-то прояснение.

– Как же так, – чувствуя себя полным кретином, вопрошал я, – ведь после жизни человек должен к Богу прийти, почему же я здесь оказался? Что же я такого сделал?

– А вот это ты сам разберись. У каждого своя жизненная история, своя судьба. Тут тебе чужой ничего не присоветует.

– Да-а… странно всё… Мне бы бабушек с дедушками повидать. Все они уже здесь. Баба Валя вообще молодая умерла, я её ни разу не видел. Друг у меня был… Как они тут, интересно?

– Ничего, Ваня, вот душой себя почувствуешь, окрепнешь, и вся Вселенная перед тобой откроется. Всех повидаешь, все тайны узнаешь, – помолчал немного, словно что-то припоминая, махнул устало рукой и сказал: – Вот и я должен тебя покинуть. Пора мне. Что поделаешь, спектакль у меня сегодня, Дездемону играю…

Знаете, неспроста Лев Сергеевич до последнего со мной оставался. Он всегда для меня как второй отец был. С самого первого моего дня в театре под крылышко взял. Как сейчас помню его наставления: «Ежли ты, Ваня, хочешь жить легко и беззаботно, прожигая дни в удовольствиях, тебе лучше другим ремеслом заняться. Формулу приспособленца – мол, «главное, оказаться в нужном месте в нужное время» – забудь и делай всё наоборот. И тую глупость, что «человек работает на имя до сорока лет, а потом имя работает на него» тоже не про нас. Настоящее служение творчеству ни в какую формулу не впихнёшь. Творчеству нужно отдаваться всю свою жизнь, подчас жертвуя многим. Если успешный человек может позволить себе хобби, путешествия и насыщенную, так сказать, личную жизнь, то творческому человеку приходится от многого отказываться. Талант – это и дар, и одновременно тяжёлая обуза, а то и проклятье. Талантливый человек всего себя должен отдавать, денно и нощно стараться, всё в эту копилку кидать, в неё ненасытную…»