Лиза спала в гостиной на диване. С экрана телевизора звезда-однодневка с искусственными ногтями и ресницами делала вид, что поет. Марк выключил телевизор и пошел на кухню. На столе стояли два бокала со следами красного вина, тарелка с куском копченой курицы, полная пепельница окурков от тонких длинных сигарет. На бокалах и на окурках – следы от розовой помады Лизы и ярко-красной помады Маши, лучшей подруги Лизы, которую Марк и раньше не любил, но после страшной истории с ее матерью и братом стал и вовсе опасаться. Бутылку из-под дешевого вина Марк обнаружил в мусорном ведре. Матильда под столом ела курицу.

– Ребенка не будет, – Марк не услышал, как Лиза вошла на кухню. – Я сделала вакуум.

От внезапно охватившей его слабости Марк опустился на пол, сел возле мусорного ведра, посмотрел на Лизу. Снизу вверх, с мольбой. Он все еще надеялся, что, возможно, это глупая и злая шутка, что Лиза сейчас рассмеется, подбежит к нему, обнимет, поцелует. Или, может быть, ребенка и не было, и задержка – это какое-нибудь заболевание. Он не хотел верить, что Лиза сама убила их ребенка. Их мальчика, с такими же серо-голубыми глазами, как у него. Мальчика, которого он в своих мечтах купал в голубой пластиковой ванночке, провожал первый раз в школу с букетом огромных белых хризантем, покупал на Рождество и Новый год подарки и прятал под елкой, непременно натуральной, чтобы в доме был любимый запах ели и мандаринов. Мальчика, которого он учил бы плавать и приемам самообороны… Или пусть была бы девочка, с большими голубыми глазами и пышными ресницами, как у Лизы. Он много раз представлял, как он покупает дочке большую куклу, и они счастливые идут из магазина домой, он мечтал научиться заплетать ей косы… Но уже не будет ничего – ни голубой ванночки, ни белых хризантем, ни длинных кос с разноцветными резинками, ни большой мяукающей куклы…

– Но почему? Что случилось? Я не понимаю…

Он все еще надеялся, надежда тлела маленьким красным огоньком, но Лиза еще раз сказала, тихо, но твердо:

– Ребенка не будет.

И вышла из кухни. И надежда умерла, маленький огонек погас, как будто на него вылили ведро воды. И она потекла, вода, скупыми мужскими слезами по щекам… Запах ели и мандаринов выветрился, пахло гнилой картофельной кожурой, дешевым вином и окурками из мусорного ведра.

Марк понял, что не может остаться сегодня дома, не может сидеть на месте. Хотелось идти, долго-долго, не важно куда, только бы идти, пока силы не покинут его молодое здоровое тело. Быстро натянув куртку, Марк выбежал из дома. Он не хотел, чтобы Лиза видела его слезы. И Лизу больше видеть не хотел.

Сначала он шел быстро, как будто убегал от кого-то или чего-то. Потом долго прогуливался по маленьким улочкам, погрузившись в свои мрачные мысли. Избегая знакомых, он забрел на окраину города, вдаль от многоэтажных домов. Очнулся от лая огромной собаки, которая, увидев незнакомца, пыталась сорваться с металлической цепи. Почувствовав, что замерзает, Марк отправился ночевать в больницу.

Реабилитационное отделение, в котором работал Марк, ночью было закрыто. В спешке покинув квартиру, он не захватил с собой ключи. Немного постояв во дворе больницы, обведя взглядом желтые оконные проемы на темно-сером здании, он решил пойти в неврологическое отделение. В основном там работали молодые медсестры, с некоторыми Марк был на дружеской ноге.

Сегодня в неврологическом отделении дежурила Агнешка, что обрадовало Марка. Не надо будет объяснять, что он тут делает: Агнешка добрая и очень тактичная девушка.

– Я подремлю в комнате отдыха в кресле?