Пассажиры столпились, водитель бормотал, что его с линии за такое отставание от графика снимут, но и быстро приехавшая «скорая» не помогла – констатировали смерть. Троллейбус всё это время стоял на остановке рядом с большими белыми витринами модной галереи. Из троллейбуса она вышла, но уйти никак не могла, и эти страшные глаза увидела.

Черный. На фоне белых витрин модной галереи.

Человек весь в черном. С черными глазами. Совсем черными глазами. Стоял рядом, пока «скорую» ждали, пока старушку забирали, пока она бурду в ларьке на остановке покупала…

Что, если правда, это ее убрать хотели, а она раньше времени встала с сиденья и смерть досталась несчастной старушке?

– Еще!

Пустой стакан отфутболила по барной стойке. Хорошо покатился.

Раньше после третьего коктейля можно было сразу бежать унитаз обнимать, а теперь сколько выглушила, стартовав с той редкой гадости из банки под названием «Джин-тоник», и ничего.

Заботливый бармен протягивает стакан со странным напитком, по виду похожим на молоко. Отхлебывает. Действительно молоко. Откуда в ночном клубе молоко?

День патологического перекоса. Вместо принца-мужа пластиковый Кен, вместо выпивки молоко, вместо жизни… А кто знает, что теперь вместо жизни? Тоска? И где теперь ей ночевать?

«И кто это за нас волнуется?»

Новое сообщение посреди непрерывной вибрации телефона от звонков законного Кена и его прихлебателей. На их звонки она не отвечает, но их номера известные, определяются. А этот «номер неизвестен», и всё.

Сегодня ровно тридцать два дня после ее свадьбы с принцем из сказки. И сегодня всё посыпалось как карточный домик.

Препод зарубил курсовую. Сказал, что и тройки не поставит и чтобы выбросила всю эту романтическую дурь из головы.

В курсовой она доказывала, что старые рисунки, которые после смерти бабушки она случайно нашла на антресолях в очень старой жестяной коробке от детской железной дороги, имеют общее с почерком самого Вулфа и могут быть атрибутированы как его ранние работы, написанными еще до эмиграции.

Препод обругал. Назвал юным следопытом, которому шедевры во всяком навозе мерещатся.

– Подобные умозаключения могут делать только невежды! Где ваша бабушка нашла этот мусор – на Тишинке или в Измайлове?

И кто из них двоих невежда? Считать себя специалистом и не видеть, что на этих почти прозрачных листах бумаги тот же почерк, что на вулфовском цикле «ТТT. Op.2», только пока еще более скованный, не раскрывшийся во всю мощь. Но та же завораживающая красота.

Волна накрывает старый город, старую жизнь, сметая их с лица земли, но на самой верхней точке волны, как в волшебном зерне, зарождается новая жизнь и новый город, поразительно похожий на Петроград. Волк в прыжке вонзается в горло зверя в матросской тельняшке. Ветер разметает листья деревьев, листы бумаги, маленьких девочек, и женские руки силятся поймать, уловить, собрать всё разлетающееся воедино…

Как препод может учить искусству и не понимать очевидного?! А она два года учебы ему так верила, считала Наставником. Никакой он не Наставник, а обычный унылый чинуша от искусства – не подписано Ant.Wolf, значит, подделка. А что, если в юности Вулф подписывался иначе?!

Хлопнула дверью, разрыдалась, не отвечая на вопросы однокурсников, побежала домой. В неурочное время – должна еще полдня сидеть на парах, но какие тут пары.

Не разбирая пути, добежала до нового дома, не обращая внимания на столпившихся около подъезда фанаток мужа, влетела в квартиру и…

Меньше, чем через минуту вышла, закрыв за собой дверь. Всё.

Пути обратно больше нет.

Пути обратно к мужу больше нет.