– Я слышал, что он не уезжал из Театра уже десять лет, – тихо говорит тот самый агент. Теперь он стоит, прислонившись к стене возле кушетки, и задумчиво рассматривает кровавые пятна на белой одежде актёра, – Не знаешь, правда ли?

– Четырнадцать, – без всякого выражения поправляет девушка. – Он всегда выкидывал что-нибудь этакое на представлениях, чтобы никто на него не ставил. Вот и теперь….

– Теперь не сработало. Да…. Не представляю, кому же это радость такая достанется. Даже жалко человека.

– Жалко, – так же безучастно повторяет фельдшер, и больше они не говорят.

Казимир

В маленьком кабинете Маэстро я наконец-то остаюсь один, но легче от этого не становится: руки по-прежнему дрожат, и кровь всё также стучит в висках. Измеряю шагами комнату, пробую на удобство все стулья и подоконник. Должно пройти какое-то время, но, как назло, оно здесь будто остановилось. Чтобы доказать себе, что это не так, я считаю секунды. Минуты. На одиннадцатой дверь открывается.

– Мои искренние извинения! Иоши Сора повредил ноги во время выступления, и фельдшер его не отпустила. Через полчаса всё будет готово, а пока…

Я знаю этого человека: директор и распорядитель Театра последние двадцать лет. Здесь его называют Маэстро. В прошлый раз мы тоже виделись, он приходил поприветствовать моих родителей, пожимал руку отца, улыбался матери. Мне кажется, Маэстро совсем не изменился: та же полная фигура, неизменный галстук-бабочка, вьющиеся волосы с проседью. Садится напротив, и я замечаю, как странно он потирает предплечье.

– Вы прочитали договор? Ох уж эти формальности…

Точно. Договор на покупку. Я бегло просмотрел его и также бегло подписал, спеша опередить сомнения. Так что, когда они всё-таки прокрались в моё замутнённое эмоциями сознание, отступать было поздно. Иногда удаётся обхитрить и самого себя.

– Да, я прочёл.

– Хорошо, – улыбается Маэстро.

Всё это время мне не даёт покоя его взгляд: цепкий и равнодушный, он совершенно не уместен на доброжелательном полном лице. Мне кажется, что этот человек рассматривает меня, гадает, где мы встречались раньше. Я жалею, что оставил шляпу в машине – приметные волосы альбиноса не спрячешь под маской и едва ли с чем-то спутаешь. Ещё немного, и он вспомнит. Нужно его отвлечь.

– Этот человек… Иоши Сора…

– Ах, знаю, что вы хотите спросить, – и снова эта широкая улыбка, – Но у меня нет ответа на ваш вопрос. Только мои догадки! Видите ли, у Соры была тяжёлая неделя. Возможно, эта ошибка – результат переутомления. Ещё виной может быть костюм, знайте ли, он не особо подходил его роли, но спорить с модельерами…

– Но это не было ошибкой, – перебиваю я и тут же замолкаю, почувствовав очередной укол сомнения.

Могу ли я быть уверен? В конце концов, я ничего не понимаю в этом, у меня было эмоциональное помутнение из-за музыки, я ещё не выпил лекарство, я мог почувствовать что угодно – и вовсе не обязательно это было правдой. Но Маэстро внимателен к деталям. Его добродушная улыбка уже погасла.

– Возможно, – осторожно отвечает мой собеседник, – Я допускаю и такой вариант. Вы сможете спросить его самого об этом.

Киваю в ответ и отворачиваюсь. Меня вновь одолевают сомнения. Что я делаю? Зачем? Как объясню это Сэрине? Самому себе через несколько часов?..

…человек, идущий по музыке…

– Да, я спрошу его.

***

В холле актёры празднуют праздник. Всеобщее возбуждённое веселье искрится в воздухе, лопается пузырьками шампанского. Они сталкивают бокалы и кричат своё мелодичное «ура!». Провожают тех, кто уезжает, поздравляют друг друга с окончанием летнего представления, на подготовку к которому ушло столько сил и времени. Кто-то собирается, кто-то плачет, раздавленный неудачей. Кто-то плачет, напуганный удачей. Кто-то – молодой человек с короткими красными волосами – верит в лучшее, но думает о худшем.