ТАБАКИ. А где? Все ж занято… А у вас в кабинете уж неделю, как начали ремонт.

КЛЮВГАНТ (раздраженно). Ну, не знаю. Подумайте. Вы же олигофренией не страдаете. Организуйте. За что вы таки деньги получаете? (Уходит, фыркая и отдуваясь).

Табаки после ухода директора какое-то время

остается стоять на месте. Затем делает несколько

шагов в одну сторону, в другую… Садится на стул.

Сидит, не шевелясь, уперши локти в колени и закрыв

ладонями лицо.

Мяукает кошка.

Голоса рабочих.

Где-то далеко взрыв хохота нескольких человек.

Звукорежиссер запускает какую-то мелодию, но

носитель, как видно, испорчен: музыка искажается и

начинает дребезжать.

ТАБАКИ (внезапно вскакивая, кричит звукорежиссеру). Да я же сто раз тебе говорил выбросить этот запиленный диск! Ты что, хочешь мне репетицию завалить?!

В ответ доносится ослабленный расстоянием голос:

«Да это я проверяю… Смотрю тут… Дисков же новых

не куплено…» И далее – еще что-то неразборчивое.

В отдалении слышится смех, говор приближающейся

группы людей. Табаки напрягается всем телом, и из его

рукава начинает сам собой медленно выползать листок

бумаги.

Но вот артисты уже на сцене. В их руках куски

обоев, коробки и банки с красками, кисти. Не обращая

внимания на Табаки, они располагаются здесь же —

раскладывают свои причиндалы, принимаются

разводить краски, оживленно обмениваясь

воспоминаниями о различных цеховых курьезах.

Табаки какое-то время толчется рядом, но неловкость

его положения с каждой минутой обозначается все

резче, и он наконец ретируется.

ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. А как мы на военном корабле перед матросами играли. Привезли детям офицеров в военный городок детский спектакль. КРИСТИНА. Ага! Сыграли.

ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. А командир корабля говорит: «А сыграйте-ка спектакль для моих матросов».

КРИСТИНА. Мы его начали отговаривать: «Да у нас, реально, декорации, костюмы, все только для этого детского спектакля».

ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. А он: «Ничего. Они на корабле сидят, ничего не видят – и этому будут рады».

КРИСТИНА. Ну, чё… мы согласились.

ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Прямо на палубе там какие-то такие импровизированные подмостки соорудили… Но спектакль-то был построен на общении со зрительской аудиторией.

Кристина смеется.

ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Ну вот, выбегает Кристинка в костюме Чебурашки и спрашивает зал, моряков то есть этих: «Дети, кто я?»

КРИСТИНА. Вау! Там такие лбы сидят… Каменные!

ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. В ответ тишина. А спектакль так поставлен, что играть дальше без ответа зала нельзя.

КРИСТИНА. Да!

ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Кристинка делает забег по площадке и опять: «Дети, кто я?»

КРИСТИНА. Ага! Дети, кто я?

ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Тишина.

КРИСТИНА. А играть дальше – никак!

ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Она опять как-то там попрыгала. «Дети, кто я?» И тут из этой толпы раздается недовольный такой бас: «Кто-кто… Чебурашка гребаный!»

Общий смех.

КРИСТИНА (вдруг). Валечка, ты прости меня, окей?

ВАЛЕНТИНА. Ты о чем?

КРИСТИНА. Ну, я тебе типа таких глупостей наговорила сегодня…

ВАЛЕНТИНА. Да брось! Это ты меня извини: я сама дурочка… Не знаю, чего это… Извиняешь?

КРИСТИНА. Ой, конечно! И вы меня, и вы.

ВАЛЕНТИНА. Я уже все давно забыла.

КРИСТИНА. О, вандефул!

КИРИЛЛ. О чем это вы тут?

ВАЛЕНТИНА. А это… так… Маленький женский секрет.

КАРАТЫГИН (Валентине). А помнишь, в восьмидесятых, в Абхазии, в Сухуми мы спектакль играли. Что-то там тоже бестолковое такое… про цирк. Для детей младшего возраста.

Валентина поняла о чем речь и уже начинает смеяться.

КАРАТЫГИН. Но барышни наши, ты среди них, помнишь, там цирковых лошадок изображали – облегающее трико, волосы в длинных хвостах. Так все первые ряды были заняты местными молодцами…