В психологии это называется защитным механизмом. Более точно – проективная идентификация: ты проецируешь на другого то, что не способен выдержать в себе. Так мир, который не хочет меняться, превращает инаковость в диагноз. Невротик, истероид, аутистичный, диссоциированный, травмированный, «не проработанный» – словарь богатый, обволакивающе-унизительный, удобный. Всё, что выходит за привычное – должно быть возвращено обратно в границы контроля. Или – изолировано. А ещё – это экономически выгодно. Система строится на предсказуемости: человек должен покупать, работать, воспроизводить и не мешать. Устойчивое потребление не любит нестабильного сознания. А нестабильное – это не всегда «плохо». Это может быть просто другое. Глубже. Острее. Медленнее. Более чувствительное. Но в логике рынка это уже «неэффективно». А значит – патологично. И вот ты с твоим неформатным мышлением, твоим отвращением к офисной рутине, твоей невозможностью соблюдать идиотские корпоративные ритуалы – становишься объектом психоанализа, но не слушания.

Так работает культура нормализации: всё, что нельзя обернуть в социальную функцию – подлежит исправлению. Медицина. Психотерапия. Образование. Даже духовные практики. Все они всё чаще не про освобождение – а про адаптацию. Не про контакт с подлинным «я» – а про смиренное «будь как надо». Только теперь это звучит гуманно. С эмпатией. С NLP и майндфулнесом. Но с тем же посылом: исправься, чтобы быть удобным. Вот почему настоящая инаковость – опасна. Она не хочет «встраиваться». Она не ищет диагноза. Она не просит разрешения. Она живёт – как может, как чувствует, как дышит. И этим уже разрушает порядок. Потому что где появляется альтернатива – там рушится монополия.

Именно поэтому общество не может позволить себе честно признать: инаковость – это не поломка, а сбой в системе координат. И этот сбой не у человека, а у модели, в которой этот человек оказался. Тебе неуютно не потому, что ты больной. А потому, что окружающее пространство организовано так, чтобы нормализовать то, что удобно большинству – и стигматизировать всё, что напоминает о сложности, глубине, уязвимости и хаосе. Но вот в чём парадокс. Общество в своём желании «починить» инаковость, на самом деле – провоцирует её поломку. Оно создает условия, при которых живое, неформатное, неудобное сознание со временем действительно становится дисфункциональным. Оно начинает сбоить – потому что его никто не учил жить в лжи. Оно устает – потому что вынуждено постоянно адаптироваться к чужим сценариям. Оно разрушает себя – потому что альтернатива этому разрушению выглядит как предательство себя. Вот откуда берётся усталость, депрессия, социофобия, прокрастинация, зависимости. Это не “симптомы”, это формы психологического бегства из мира, который ощущается как агрессор. Уход в одиночество – не от презрения, а от невозможности «быть» без насилия. Уход в странность – не от эпатажа, а потому что всё остальное давно исчерпано. Уход в зависимость – потому что это единственный способ отключить постоянный внутренний контроль, подавляющий импульс живого.

Общество видит последствия – и называет их причиной. Оно указывает на твой излом, но не хочет видеть молоток, которым тебя били. И вот ты уже “социально не адаптирован”, “трудно интегрируем”, “неустойчив к критике”, “не вписываешься в команду”. Ни слова о том, что вся команда токсична. Ни слова о том, что адаптация к идиотизму – это тоже форма патологии, только респектабельной. Инаковость патологизируют не потому, что она угрожает обществу – а потому, что она обнажает его ложь. Она показывает, что король голый. Что все эти корпоративные миссии, социальные ритуалы, культурные нормы – часто фикции, устаревшие конструкции, привычные наркотики для массового бессознательного. А ты – с твоей чуткостью, не вписанностью, непрошенной прозрачностью – напоминаешь об этом. Ты, без разрешения, несёшь правду. И за это платишь. Как странник. Как изгой. Как симптом.