Сын знал норов отца, поэтому только терпеливо стиснул зубы, сыграл желваками и руками поправил оплётку руля автомобиля.

«Тойота-Камри», ведомая Степаном, легко скользила по весеннему разогретому асфальту, унося своих пассажиров назад домой, в горы.

Прошло несколько часов. Отец с сыном так больше и не заговорили. Степан знал, что сейчас разговора с отцом не получится, поэтому убеждать его или просто пытаться разговорить бесполезно. Григорию Матвеевичу было нужно время, чтобы остыть.

Степан, бывало, невольно сравнивал отца с другими деревенскими стариками. Отец хоть и разменял уже девятый десяток, но был ещё достаточно крепок для своего возраста. Сын не переставал удивляться, что в столь серьёзных годах он почти один легко управлялся с хозяйством. Ездил на охоту, на своём любимом коне – Чингизе. Ладно, на коне… Когда в доме возникала нужда в мясе, старик ходил пешком до ближайшего солонца два-три километра.

Степан вспомнил разговор, когда в начале этой весны увидел, что отец собирается на охоту.

***

– Бать, ты опять пешком? Охота тебе?.. На коне-то быстрее будет.

Укладывая в рюкзак разные мелочи: верёвку, мешок, налобный фонарь – отец, не торопясь, ответил:

– На коне быстрее, а пешком полезней, – потом с улыбкой добавил. – На коне ты потом мясо привезёшь.

– Так сразу-то и ехал бы на коне, чтоб мне в потёмках на гору не мотаться.

Отец лукаво улыбнулся:

– Да не пережива-а-ай, – далее каждую фразу он проговаривал с расстановкой. – Уж козла-то с горы я и в рюкзаке принесу. Козёл щас на соль бежит рано. Весна!.. Поэтому первый куран, что придёт, будет мой. Обдеру… До темноты подожду… Тайгу послушаю. Мясо пока подветрит… Кровь обтекёт… А по темноте вниз, чтоб засветло народ не смущать и на тебя тень не наводить.

– Браконьер старый! – сказал сын с улыбкой.

– Браконьеры, сынок, в городу обитают, а мы тут… так живём. Брось мне свои ментовски̐е разговоры. Мне много не надо. Одного козлишку возьму, и хватит нам… На месячишко-другой…

– Да ладно, бать… Шучу. Мне ещё расскажи, как мы тут живём…

– Ну, вот и договорились, – отец затянул шнур на рюкзаке, – любишь ты под руку хрень сказать.

***

– Бать, – Степан нарушил молчание. – Матери-то, что скажем?

– Ты не переживай, я сам всё скажу. Скажу, как есть, как думаю, – потом строго посмотрел на сына. – А вы с матерью смотрите там!.. В деревне языками не лязгайте.

– Ну, ты, бать, даёшь! – возмутился Степан. – С чего это я по деревне побегу про болезнь своего отца трезвонить.

– Да это я так… Для профилактики… Ты-то понятно! А вот мать проинструктировать надо. Та с горя со своими сударушками по секрету всё обсудит. А там… Если одной из них на язык чё попадёт – всё! Все вороны, пролетающие мимо, знать будут. Потом по деревне ни пройти, ни проехать. Каждый в спину ткнёт и пожалеет… – и Григорий Матвеевич, нарочито изменив голос, изобразил соседок: «А слыхала, у Матвеича-то!..». А кто и обрадуется…

Несколько секунд помолчав, добавил:

– Откуда он, сука, только берётся, рак этот!..

Послеобеденное солнце уже грело вовсю, когда Степан с отцом подъехали к дому. Матвеич, по-стариковски крехтя, вылез из автомобиля. Разминая затёкшие от дальней дороги ноги, осмотрелся вокруг. Потянув носом весенний воздух, щурясь от солнца, сказал:

– Вот и дома.

Из-за забора соседнего дома выглянул мальчишка лет семи и приветственно помахал старику. Матвеич ответил:

– Привет, Лёш, привет.

– Деда, куда ездил? – спросил Лёшка любопытно.

– На Кудыкину гору!.. Много будешь знать, скоро состаришься.

– А где такая гора? – не унимался Лёшка.

– Подрастёшь, узнаешь.

Степан, достав из багажника автомобиля дорожную сумку, пошел домой. На крыльце его поджидала мать.