Подумав, Альберт сказал:

– Может быть. Но как ни верти, другого-то пути не было.

– Был! Надо учителя выгнать из школы.

– Вот было бы здорово! – сплюнув, согласился Альберт. – Да его не выгонишь! Ему ж скорей поверят, чем тебе. В конце концов тебя же выставят склочником. Хорошего, мол, учителя хотел сжить со свету. Вот оно как!

– Да, – признался Друга, – у него власть, и потому мы всегда будем в проигрыше.

– Точно, – подтвердил Альберт, обрадовавшись, что разговор принял такой оборот. – С учителем ты уживешься, если будешь подлизываться. Вот и получается – лучше уж неверный путь.

– Да, тогда уж лучше неверный, – сказал Друга, подумав при этом, что на таком неверном пути он впервые встретил настоящих друзей.

– Скоро четыре, – ответил Альберт.

Друга спрыгнул вниз. В четыре у них был назначен сбор в сарае у Альберта. Опустив в задумчивости голову, они вышли во двор.

Мартовское солнышко припекало, снега становилось все меньше. С крыш капало, и капли, на мгновение сверкнув, словно жемчуг в лучах солнца, падали в лужи. Воздух, хотя и терпкий, манил вдаль, воробьи скандалили особенно громко, ветер доносил с полей запахи земли, освободившейся от своего белого бремени. Весь мир был полон веселого смеха, и в душе рождалось необыкновенное чувство легкости.

Сморщив нос и прищурив глаза, Альберт посмотрел на огненный шар, висевший над горизонтом, и, вдруг чихнув, стукнул своего приятеля под ребро и крикнул:

– Эх, Друга, старая ты клякса! Как-нибудь мы с тобой уж сварганим дельце, а?

Друге все казалось теперь гораздо проще, чем несколько минут до этого. Во всяком случае, он поспешил согласиться с Альбертом:

– Еще как!

На дворе показался Манфред Шаде. Не обращая никакого внимания на Альберта и Другу, он, как всегда, сразу же стал совать свой нос во все углы, до которых ему, по правде говоря, не было никакого дела. Бывают же дурные привычки у людей! Манфред даже у собачьей конуры остановился и просунул в нее свою голову с оттопыренными ушами. Вот-вот сам туда залезет, но нет, вон снова показалась его совиная физиономия. Подойдя к Альберту, Манфред сказал пискливым голосом:

– На бойню пора скотину. Долго не протянет. У меня глаз верный.

– Сам ты скотина! – огрызнулся Альберт и подошел к конуре.

Он уже несколько дней не видел Белло и сейчас ужаснулся. Собака лежала, вытянув ноги в сторону, глаза затянуты серой пленкой, под шкурой можно было сосчитать все ребра. Из пасти текла слюна.

Альберт вытащил Белло на свежий воздух. Но животное уже не в силах было держаться на ногах и тут же рухнуло наземь.

– Бедный Белло! – ласково сказал Альберт, поглаживая собаку.

– Может, он есть хочет? – спросил Друга, пытаясь как-то выразить свое сочувствие.

Альберт с грустью посмотрел на него.

– Нет, он не жрет ничего. Придется убить… – Он говорил это, все еще гладя пса.

– А вдруг он выздоровеет? – сказал Друга, которому больше всего хотелось схватить Белло и убежать с ним – только бы Альберт не убивал собаку.

– Нет, он уже не выздоровеет. Да и кто его знает, чем он болен. Надо убить, а то зря мучается, – повторил Альберт, очевидно уже приняв твердое решение.

Друга удивился. Альберт ведь так любил своего Белло. Но это-то и было характерно для него – Альберт не считался со своими чувствами, всегда делая то, что ему казалось правильным. Как-то Друга решил расспросить его об этом. Альберт сказал тогда: «Если дать волю чувствам, дело плохо может кончиться. Иногда ведь готов всех передушить. Вот оно как!»

Прибежала Родика и сразу набросилась на них:

– Ну конечно! Все уже собрались, сидят и ждут вас. Всегда вас! – крикнула она, гневно глядя на обоих. – А стоит кому-нибудь опоздать, вы первые громче всех орете…