Он хмурится, но взгляд не отводит. Плохой знак!

- Ничего и никому, - говорит он твердо.

Писец! Я знаю Эдика с четырнадцати лет. И если он говорит спокойно и смотрит тебе в глаза, то не врет!

Блядь! Да что же это такое!

- Маму и Адама похитили, - выдавливаю из себя и сама тянусь к кружке с алкоголем.

Делаю еще один глоток. И снова терпкий, отдающий клопами напиток, обжигает горло, но проясняет мысли. По крайней мере, мне так кажется.

- Твою ж мать… - Эдик забирает у меня остатки коньяка и залпом допивает.

Он уже почти пять лет в завязке. С того самого раза…

- Кто? – выдыхает зло.

- Не знаю, - смотрю себе под ноги.

- Что они хотят?

- Чтобы я поехала в Москву и устроилась на работу.

- На хрена?

- Не знаю, - качаю головой. – Но если не сделаю, они убьют…

- Не реви, - строго, но не грубо обрывает меня отчим. – В полицию звонила?

- Нет, - всхлипываю. – Они запретили, сказали…

- Что если позвонишь, то убьют Машу и Адамчика… - заканчивает он за меня.

- Собирайся! – командует строго.

- Куда?

- Отвезу тебя на вокзал, - он быстро встает и достает со шкафа дорожную сумку.

Заворожено наблюдаю за полетом потревоженных пылинок.

- Я не…

«Не поеду» - хочу сказать, но слова застревают в горле.

Какой у меня выбор?

Отчим деловито открывает шкаф, оборачивается на меня, долго смотрит, а затем сметает содержимое полок на диван. Могу только наблюдать за ним. Он копается в моем шматье, что-то отбрасывает в сторону, что-то закидывает в сумку.

Быстрым дерганным шагом он подходит к моему комоду.

Выдвигает верхний ящик и замирает. Там вещи Адама.

Он вынимает маечку и сжимает в кулаке. Всхлипывает.

Поднимаю на него взгляд.

- Эдик? – зову отчима.

Он не двигается. Его покатые плечи опускаются, горбатая спина выгибается дугой. Голова опускается так низко, что мне практически не видно ее.

- Эдик? – подхожу и кладу ладонь на спину отчиму.

- За что, Насть? – хрипит он. – За что нам все это?

Никогда не видела его таким!

Он закидывает мне руку на плечи и прижимает к себе.

Он зарывается лицом в мои волосы и протяжно завывает. Чувствую, как мне на щеку капает жгучая чужая слеза.

Несмело поднимаю руки и кладу ему на спину. Глаза жжет от собственных слез.

Так мы и стоим посередине моей с сыном комнаты, рыдая в обнимку.

Всего один раз я видела Эдика в подобном состоянии, когда маме поставили страшный диагноз практически без шансов на жизнь. Тогда он тоже плакал вместе со мной.

Мы с ним достали деньги. Усмехаюсь. МЫ… Я их заработала. Эдик лишь нашел мне «работу»!

Мы вылечили маму – и это было главное! Но с тех пор мы с ним почти не общались, жили как «добрые» соседи, чтобы не расстраивать маму. Несколько слов и кивок за завтраком.

Я не держала на него зла, просто так и не смогла простить за ту работу!

«Всего одна ночь, Насть! И у нас будут деньги! Мы вылечим Машу! Подумай! Чего там жалеть? Раз и все, ты почти ничего не почувствуешь!» - я часто слышу в голове те его слова и виноватый смешок!

Вот только я почувствовала и не раз! Три ночи страха, унижения, боли и испепеляющей страсти! Три ночи, перевернувшие всю мою жизнь! Три ночи, подарившие моей маме шанс на жизнь, а мне самое дорогое сокровище…

В коридоре раздается нетерпеливая трель дверного звонка!

Мы вздрагиваем.

Кто-то упрямо жмет на кнопку.

- Я посмотрю, - Эдик разжимает объятья.

Его шаркающие шаги ударяются, а я захлопываю верхний выдвижной ящик и открываю следующий, со своим нижним бельем.

Отчим прав, мне надо собираться в дорогу.

Перебираю трусики и лифчики, колготки и чулки, нет, пожалуй чулки мне не понадобятся…

Собираюсь закинуть белье в сумку, как замечаю замершего в проходе Эдика.