На минутку заглянул Чанышев, чтобы поздравить Адель. Согласно традиции, новорождённого он увидит и поцелует в попку только через сорок дней.

Молодую маму вместе с сыном перевели в спальную комнату. С ними осталась Хамса, а Аганя принялась убирать горницу, временно оборудованную под перинатальную комнату. Она убрала корыто и тщательно вымыла полы. Убранство горницы было скромным, ничего лишнего. Единственным украшением, если можно так выразиться, была икона в красном углу комнаты, на которую помолилась Аганя до начала первых схваток и после того, как родился ребёнок.

Эта икона была подарок бабы Агани в день гибели мужа Адель. В тот печально памятный день Аганя, бережно снимая белоснежную пелену с иконы и глядя в глаза Адель, сказала: «Милая моя девочка, так устроена наша жизнь, что счастье всегда чередуется с горем, иногда сразу, иногда через долгое время. Принимай всё таким, каким оно к тебе приходит. Ты знаешь, я живу скромно, не накопила никаких богатств, да и не стремилась к ним. У меня нет ничего дороже, чем эта животворящая святыня – Ахтырская икона Божьей Матери. В ней пребывает моя душа и вся моя жизнь. Возьми её, она убережёт тебя от будущих напастей так же, как однажды спасла меня. Смотри на неё и думай постоянно о Боге, это очищает душу».

Адель, хотя и была крещена родителями по православному обряду и крестик нательный с младенчества носила, но церковь не посещала, причастие не принимала, Бога поминала всуе и молилась лишь тогда, когда сильно прижмёт. В то время убитая горем, она не сразу осознала нравственный масштаб воистину христового поступка бабы Агани, отдающей свою жизнь и душу как выкуп, во спасение жизни Адель.

Сейчас, стоя перед этой иконой и вглядываясь в изображение Божьей Матери, Адель вдруг вспомнила один эпизод её далёкого детства. Это была беседа её отца, Дмитрия Дмитриевича, с его другом – философом и математиком Борисом Викторовичем Раушенбахом, пришедшим к Бартеневым в гости. Они говорили о значении иконы в христианской религии. Хотя их диалог шёл по-русски, в то время Адель ничего не понимала из этого разговора. И только теперь, по прошествии лет, при взгляде на икону некоторые детали той беседы удивительным образом всплыли в её сознании, поражая глубиной рассуждений.

– Видите ли, дорогой Дмитрий Дмитриевич, в православной Церкви икона – это существенная часть богослужения.

У католиков иначе, у них икона служит только иллюстрацией к Священному Писанию.

– Я согласен с вами, Борис Викторович. Именно поэтому католические иконописцы пишут Богоматерь с любой красивой женщины. Все их Мадонны – красавицы.

– А православные иконы похожи друг на друга, потому что восходят к первообразу – к самой Божьей Матери. И древние иконы у нас ценятся не потому что они старые, а потому что они ближе к подлиннику – первообразу.

– Мы с вами прекрасно знаем, что живописцы эпохи Возрождения создавали свои полотна в основном на библейские мотивы. В предлагаемых темах их более всего интересовало естественное восприятие людьми их произведения, поэтому они заполняли пространство вокруг ликов святых наивным реализмом. А у наших иконописцев важнее всего изображаемый святой, а не пространство вокруг него.

– С точки зрения православия это очень важно именно потому, что изображение святого необходимо для молитвы. С его помощью верующий обращается к первообразу. Как однажды патетически выразился один священник: «Для возвышения человеческого естества под воздействием божественной благодати и приобретения новых качественных свойств человеческой природы». Вот почему на православных иконах святой помещается на передний план – на обрезе рамы, как бы мы сейчас сказали. Перед ним нет никакого пространства, только сам молящийся.