Близость Джаркента к китайской границе определила многонациональный состав населения. Здесь действительно дружно жили татары, таранчи (уйгуры), дунгане, ханьцы (китайцы), русские из числа сибирских казаков, казахи (найманы и кипчаки), калмыки, сарты, кашгарлыки (выходцы из Кашгарии) и несколько семей евреев. Они были христиане, мусульмане, буддисты, конфуцианцы, тенгрианцы, иудеи и даже неагрессивные атеисты. Здесь, как в дьявольском котле, варились языки, обычаи и традиции людей разных культур и конфессий, создавая совершенно новый продукт. Здесь все понимали любой язык, принимали и почитали все обычаи, одинаково радовались празднику каждой религии, делая свою жизнь сплошным праздником. Дети вообще говорили между собой на особом и только им понятном языке, состоящем из слов всех национальностей, проживающих в городе.

Джаркент был тихим, уютным и бесконфликтным, каким, собственно, и должен быть сытый провинциальный городок.

За последние недели в городе всё переменилось. Население увеличилось в несколько раз. Приезжие, своим многоголосным гвалтом и бестолковой суетой разрушая провинциальный уют, создавали в Джаркенте атмосферу вавилонского столпотворения. В город прибывали всё новые и новые люди: иначе одетые, иначе говорящие, с иными взглядами, иными привычками, иными ценностями. Появились пьяные компании, горланящие песни по ночам. Участились пьяные драки, в том числе среди местных жителей, чего до сих пор не бывало. Были отмечены кражи личного имущества и домашнего скота, и даже был случай грабежа. В повседневном лексиконе жителей появились слова, не употребляемые до настоящего времени: чурки, чучмеки, калбиты, татарва, косоглазый китаёза, – и даже целые выражения: «купила у кыргызов», «бешбармак задрыпанный», «мяса на базаре нет, а только баранина».

Для большинства местных жителей эти новые слова и выражения не имели какого-то определённого смысла, но настораживали и обижали пренебрежение и даже ненависть к тем нерусским, к которым эти слова были обращены. Представители национальных меньшинств впервые почувствовали себя неравными с титульной нацией России.

Но самым необычным для сытого Джаркента было то, что в городе появились взрослые попрошайки и беспризорные дети. Местные не знали, что со всем этим добром делать, но надеялись, что скоро пришлые люди уйдут в Китай и жизнь города вернётся в прежнее русло.

А пока по улицам, сталкиваясь друг с другом, сновали люди с барахлом в руках, озабоченные предстоящим отъездом. В надежде лёгкого заработка, ловя момент, шумно предлагали свои услуги таранчи-извозчики на арбах с высокими колёсами. Вся свободная территория города была занята отъезжающими. На пустыре скотного рынка разместились фельдшерский пункт армии и казённые повозки с провиантом и воинским инвентарём. Свои личные телеги казаки распрягали вдоль арыков городских дорог. В чистой арычной воде они умывались сами, здесь же купали своих детей, готовили еду и испражнялись, превращая воздух цветущего весеннего Джаркента в дым и смрад. В телегах уже третью ночь спали пришлые мужчины и женщины, старики и дети, военные и штатские – все те, кто уже завтра утром, увлекаемые стадным инстинктом, двинутся в чужой, неизвестный, но всё же небольшевистский Инин.

1920-й – год Белой Металлической Обезьяны. Вторник, 27 апреля. Десятый лунный день, растущая Луна в знаке Льва. День очень хорош и удачен для начала любого дела. Россия. Семиречье. Город Джаркент.

Сегодня вечером Чанышев пригласил генералов Банненкова и Бутова на прощальный ужин. Бутов живо отозвался на приглашение, а Банненков, хоть и был знаком с Чанышевым, однако отказался. Он считал Чанышева красным, на что Бутов возразил: