Да, Вильгельмина, уваженіе является неизбѣжнымъ условіемъ любви. Поэтому неустанно будемъ стремиться не только поддерживать, но и усиливать то уваженіе, которое мы питаемъ другъ къ другу. Ибо эта цѣль, придающая любви ея высшую цѣнность, является первою: черезъ любовь мы должны дѣлаться все лучше и благороднѣе, и если мы этой цѣли не достигаемъ, Вильгельмина, то мы другъ друга не поняли. Будемъ же неустанно, съ кроткою человѣчностью и строгостью, слѣдить за обоюднымъ нашимъ поведеніемъ. Отъ васъ, по крайней мѣрѣ, я требую, чтобы вы откровенно говорили мнѣ все, что во мнѣ вамъ могло бы не понравиться. Смѣю надѣяться, что выполню всѣ ваши требованія, ибо не боюсь, что они будутъ чрезмѣрны. Продолжайте, по крайней мѣрѣ, вести себя такъ, чтобы я мое высшее счастье полагалъ въ вашей любви и вашемъ уваженіи; тогда всѣ хорошія впечатлѣнія, о которыхъ вы, быть можетъ, ничего не подозрѣваете, но за которыя тѣмъ не менѣе я вамъ искренно и сердечно благодаренъ, – удвоятся и утроятся.

Поэтому я хочу работать и надъ вашимъ образованіемъ, Вильгельмина, хочу еще болѣе возвысить и облагородить достоинство дѣвушки, которую люблю!

Еще важный вопросъ, Вильгельмина. Вы уже знаете, что я рѣшилъ готовиться къ дѣятельности, но не знаю еще къ какой. Я пользуюсь каждымъ свободнымъ часомъ, чтобы размышлять по этому поводу. Стараюсь стремленія сердца уравновѣсить требованіями моего разума; но чаши вѣсовъ колеблются подъ неравными тяжестями. Слѣдуетъ ли мнѣ изучать право, – ахъ, Вильгельмина, я хотѣлъ недавно поднять въ естественномъ правѣ вопросъ о томъ, могутъ ли имѣть значеніе договоры между любящими, вслѣдствіе того, что они были заключены подъ вліяніемъ страсти. Что могу я получить отъ науки, которая ломаетъ себѣ голову надъ тѣмъ, существуетъ ли въ мірѣ собственность, и которая научитъ меня только сомнѣваться въ томъ, смогу ли я когда-либо съ правомъ назвать ее своею?

Нѣтъ, нѣтъ, Вильгельмина, я не хочу изучать право, – шаткое, невѣрное, двусмысленное право разсудка; буду придерживаться правъ моего сердца, по нимъ буду жить, чтобы ни возражали противъ этого всѣ системы философовъ. Или посвятить себя дипломатической миссіи? Ахъ, Вильгельмина, я признаю лишь одинъ высшій законъ, – честность и правдивость, а политика знаетъ только выгоду. Къ тому же пребываніе при иноземныхъ дворахъ было бы плохою сценою для счастія любящихъ. При дворахъ царствуетъ мода, а любовь бѣжитъ безстыдной насмѣшницы. Или посвятить себя финансамъ? Это имѣло бы еще смыслъ. Хотя мнѣ и въ настоящую минуту звонъ катящихся монетъ не дорогъ и не пріятенъ, но пусть! Созвучное біеніе нашихъ сердецъ вознаградитъ меня, и я не отвергаю этого поприща, если оно приведетъ къ нашей цѣли.

Предо мною стоитъ еще одна почтенная дѣятельность, которая въ то же время дала бы мнѣ массу научныхъ наслажденій; но, разумѣется, это не очень блестящая карьера, указывающая путь не какъ сдѣлаться гражданиномъ государства, а какъ сдѣлаться гражданиномъ вселенной, – я разумѣю карьеру академическую. Наконецъ, мнѣ остаются еще занятія экономикой, – изученіе важнѣйшаго искусства, съ малыми средствами вызывать крупныя событія. Если бы я могъ изучить это великое искусство, я могъ бы быть совершенно счастливъ, Вильгельмина, я могъ бы тогда, будучи свободнымъ человѣкомъ, посвятить всю мою жизнь вамъ и моей высшей цѣли, или, точнѣе говоря, такъ какъ этого требуетъ порядокъ чинопочитанія, – моей высшей цѣли и вамъ.

Такъ, стою я сейчасъ, подобно Геркулесу, на перекресткѣ пяти дорогъ и раздумываю, какую мнѣ выбрать. Значеніе цѣли, которую я имѣю въ виду, дѣлаетъ меня робкимъ при выборѣ. Я хотѣлъ бы быть счастливъ, Вильгельмина, а развѣ нельзя бояться при этомъ не узнать настоящей дороги? Я думаю, что на каждой изъ этихъ дорогъ я былъ бы счастливъ, если бы только могъ проходить по ней вмѣстѣ съ вами. Но кто знаетъ, Вильгельмина, нѣтъ ли и у васъ особыхъ желаній, которыя заслуживали бы также быть взвѣшенными?