Врач подошла ко мне вплотную и взглянула в глаза. Сейчас, когда она оказалась так близко, я смог разглядеть, что радужка в глазах у неё не круглая, как у всех, а в форме четырёхлистного клевера, да ещё и красная. Помимо этого, по её губам, и по верхней, и по нижней, будто продолжая линию носа, тянулась толстая красная линия, ярко выделяющаяся на фоне бледных, почти белых, губ. Словно кто-то окунул палец в кровь, а потом провёл им точно по средней линии.

Что-то зашевелилось в моей памяти, что-то связанное с подобной внешностью, которую я уже где-то видел, или читал о ней, или…

Додумать я не успел – врач поднесла к моей руке иглу инъектора и я едва успел сдержаться, потому как рука на автомате дёрнулась на перехват.

Пиявка заметила движение и усмехнулась:

– Что ты такой дёрганый? Я не больно. Как гобарик укусит.

– Все вы так говорите, – усмехнулся я, заставляя себя опустить руку. – А потом вены насквозь прокалываете так, что гематомы две недели сходят.

– А я не буду колоть в вену, – невинно ответила Пиявка и коротким движением, без замаха, вкатила инъектор мне в плечо. – Я буду колоть куда придётся.

Инъектор щёлкнул, впрыскивая в кровь какое-то зелье производства Пиявки, но я ничего не почувствовал – наверное, ещё действовали предыдущие стимуляторы.

– Двадцать девять, – Пиявка развернулась к капитану, помахивая пустым инъектором. – Я умница?

– Сгинь! – коротко бросил капитан и перевёл взгляд на меня. – Идём. Жи.

Робот коротко звякнул-брякнул, подтверждая, что он всё слышит и готов двигаться.

Капитан вышел из рубки первым, он будто вёл меня по коридорам корабля, хотя на самом деле я сам мог ему провести экскурсию по его кораблю и даже показать парочку мест, о существовании которых он, скорее всего, даже не подозревал.

Пройдя два поворота и три переборки, мы добрались до главного шлюза. Капитан открыл гермодверь, и мы принялись вытаскивать оттуда всё, что не хотелось бы, чтобы унесло в космос, когда мы будем производить взрывную декомпрессию, имитируя неполадки на борту.

А лежало там много чего… Там в шкафах стояло несколько скафандров для команды, там лежали какие-то ящики с армейскими маркировками, там стояла кадка с пустотной пальмой, что-то ещё…

Но главное – там лежал мой собственный скафандр, хорошо заметный благодаря яркому цвету. И на нем даже оставалось моё оборудование, что не могло не радовать. Всё же не зря я потратил в своё время часы на подгонку и крепёж снаряжения, если даже после всего случившегося ничего не оторвалось и не потерялось.

Завидев скафандр, я отказался продолжать работать грузчиком и принялся цеплять на себя оборудование, нужное для миссии. Прямо поверх рабочей одежды, отпинав скафандр за гермодверь. Батарею на пояс сзади, маневровые двигатели по бокам от батареи (пользоваться ими я не собирался – слишком заметно, – но они просто не отсоединялись от неё, по крайней мере, не отсоединялись быстро), резак под правую руку, захват, совмещённый с метателем тросов под левую, магнитные мины на всякий случай на пояс. Все это вместе весило прилично, поэтому, немного подумав, я отсоединил раздатчик мин и окликнул робота:

– Эй… Как там… Жи, да? Возьми это и убери куда-нибудь, откуда потом это будет несложно достать.

То ли варево Мокрицы начало действовать, то ли я привык уже к тому, что рядом со мной находится двухметровая (двух с половиной метровая, если говорить точно) разумная машина весом в тонну, но никаких опасений у меня он больше не вызывал. Я даже не боялся того, что робот как-то неправильно поймёт мои слова, воспримет их как агрессию, как указание какое-то… У роботов нет чувств и такая вещь как эмоции им неведома, искусственный интеллект воспринимает то, ЧТО ты сказал, а не додумывает сам себе, КАК ты это сказал.