Брат Марк и Арон одновременно открыли глаза.

– Учитель, – спросил брата Марка Арон. – Достаточно ли интересна была эта тема, чтобы продолжить после перевязки?

– Чрезвычайно интересна! – восхищённо ответил ему монах.

Арон кивнул и перевёл взгляд на открывающуюся дверь. В комнату вошли брат Феон и брат Симон с послушником Беллом, держащим в вытянутых руках поднос с мазями и перевязочными материалом. На локте его, как обычно, висел чемоданчик целителя. В проёме двери нерешительно переминались с ноги на ногу братья Кёлин и Верн.

Увидев сидящего на полу брата Марка, Верховный Жрец удивлённо вскинул брови. Брат Марк поднялся и с немым вопросом обратил свой взгляд на ученика, тот едва заметно кивнул, показывая, что успел заблокировать ту часть разума Марка, которая не предназначалась для чужих ушей, брат Марк улыбнулся и объяснил, обращаясь только к брату Феону:

– Обычная поза для философских изысканий, Верховный Жрец!

Но слова брата Марка ещё более удивили главу церкви.

– Ты решил обучать мальчика в таком состоянии? – неодобрительно спросил он.

– Дух Арона сильнее его тела, – ответил учитель. – А для обучения необязательно делать какие-то телодвижения, которые причинят боль истерзанному телу мальчика.

Брат Феон кивнул, видимо, его вполне устроило объяснение.

– Пора делать перевязку, Арон! – обратился к мальчику целитель.

– Моё тело целиком и полностью к твоим услугам! – весело провозгласил Арон.

– Братья Кёлин и Верн… – вздохнул брат Симон.

– Я же сказал «целиком и полностью»! – улыбка осветила лицо мальчика. – Это означает, что ты можешь делать с ним всё, что заблагорассудится.

Брат Марк впервые наблюдал, как перевязывали Арона. Он ещё не полностью отрешился от духа мальчика после слияния во время обучения, и поэтому особенно остро воспринимал боль своего ученика. Он чувствовал, как Арон полностью расслабился и пропустил через свою душу вместе со своим телом течение боли, излечивающей его от яда, попавшего в организм. Ощущения брата Марка были неполными, лишь отзвуками того, что чувствовал Арон, но и этого хватило, чтобы учитель со стоном сполз вдоль стены, обхватив голову руками. Ему не было больно. Боль чувствовало лишь тело Арона, брат Марк ощущал лишь малую часть, проходящую через душу ученика и терзающую её осознанием совершённой ошибки, о которой брат Марк не имел никакого представления. Но и это было слишком больно.

Когда раны были перевязаны, брат Марк поднял голову и спросил своего ученика:

– Как ты можешь выдерживать это без единого крика?

Ответ, тихо, почти безмолвно прозвучавший из ослабевших уст, оглушил учителя:

– Разве есть смысл кричать, если нет того, кто в силах понять твой крик и посочувствовать тебе?

Но как бы тихо не произнёс свой ответ Арон, он был услышан практически всеми находящимися в комнате. Ведь в какой-то из моментов обучения послушников приучали слышать всё, вплоть до шелеста крыльев пролетающей вдалеке бабочки. Их услышал и тот, кто был самым главным в этом храме.

Брат Феон вздрогнул от посетившей его мысли, что будь Арон обычным ребёнком, он смог бы его утешить ложью о том, что абсолютно все здесь его любят, но этот мальчик мог ощущать настроение окружающих, он был иным. И то, что многие обитатели храма испытывают к нему лишь страх и, возможно, почитание, Арон прекрасно понимал. Нет! Мальчику было известно, что он нужен всем им, что каждый из них желает одного – чтобы Арон выжил, но у него не было веры в то, что хотя бы один из хранителей не хочет этого лишь потому, что просто любит или сопереживает ему. Восьмилетний мальчик, едва избежавший смерти, а сейчас беспомощно лежащий в своей постели, чувствовал себя абсолютно одиноким в храме, наполненном монахами, предполагая, что те готовы посочувствовать самому последнему негодяю, но только не ему.