3) женьшеню присуще медленное развитие, позднее (через 8 лет) цветение и лишь через 6–8 лет он может быть использован как лекарственное сырье. Однако культивируемый женьшень в 3 раза опережает дикий по темпу набора массы корня;

4) культивирование женьшеня имеет свои особенности: корень может прекратить вегетацию, «замереть» на год. Это одна из биологических особенностей женьшеня, которая долгое время служила поводом для суеверий, его «сон»: при повреждении мочки возобновления надземный побег женьшеня в текущем году не образуется, и про такое растение говорят, что оно заснуло. На самом деле данное состояние вызвано тем, что спящая мочка второго года недостаточно дифференцирована и не может сформировать новый побег в текущем году. Когда дифференциация мочки завершается, появляется новый надземный побег. В состоянии так называемого «сна» женьшень может находиться в течение нескольких лет. Однако чаще всего растение «спит» не более года. Корень, как и надземная часть, подвержен многочисленным, в основном грибковым заболеваниям.

Несмотря на все это, техника выращивания этого капризного растения освоена. Легенда о том, что дикорастущий женьшень во много раз превосходит по активности плантационный, требует обращения к пояснению Н. Н. Брехмана, который утверждает, что эта легенда специально поддерживается в обществе для сохранения высоких цен на дикий корень, поскольку добывать его становится все труднее. Стоит отметить, что заготовки дикорастущего женьшеня у нас в России в настоящее время сильно ограничены. Сбор данного растения осуществляется только по специальным лицензиям, выданным Приморским управлением лесами.

В Древнем Китае «панцуй» (женьшень) ценился на вес золота, сбор дикорастущего женьшеня все более расширялся. Запасы его в лесах Северного Китая и КНДР постепенно истощались, и поиски перемещались в бассейны реки Уссури и в леса Маньчжурии. В конце XIX и начале XX века, по словам В. К. Арсеньева, поисками женьшеня в русской Приморской тайге занимались в основном китайцы. Появилась профессия искателей женьшеня – «корневщиков-женьшеньщиков», которые свой опыт передавали из поколения в поколение.

В 1907–1910 годах поисками женьшеня вместе с китайскими корневщиками начали заниматься и русские искатели. Число их заметно увеличилось в 30-х годах XX века. В 40–50-х годах в Приморском крае поиски женьшеня проводили 500–600 корневщиков, ежегодно сдававших по договорам Крайпотребсоюза 10–15 тысяч корней. В год ими добывалось более 130 кг свежих корней женьшеня, 60 % этого количества приходилось на Чугуевский, Калининский и Яковлевский районы края. Средняя масса одного корня составляла 23 г, по внешним приметам корня женьшеньщики научились определять и его возраст. Корневщики-китайцы давали женьшеню, в зависимости от количества листьев, особые названия. Растение, имеющее 3 листа, называли «тантаза», с 4 листьями – «сипле», с 5 – «упле» и, наконец, встречавшееся редко с 6 листьями – «липле».

Выстроившись в одну линию, с небольшими промежутками, современные корневщики зигзагообразно и медленно идут по тайге, разгребая посохами траву. Через каждые 50 шагов идущие с края надламывают ветки, отмечая границы маршрута. Со стороны эти поиски похожи на осторожные действия саперов, которые «нащупывают» спрятанные под землей мины. Стоит кому-либо из корневщиков увидеть среди зелени ярко-красные, слегка сплющенные сверху ягоды женьшеня, как раздается громкий крик: «Панцу-у-уй!»

М. М. Пришвин так описывает свою первую встречу с женьшенем в тайге: «Лувен (искатель женьшеня) раскрыл траву, и я увидел… Было несколько листков, похожих на человеческие ладони с пятью вытянутыми пальцами, на невысоком и тонком стебельке. Для такого нежного растения был опасен не только изюбр со своим грубым копытом, но даже и муравей, если бы ему зачем-нибудь понадобилось, мог бы в короткое время еще на множество лет остановить эту жизнь. Сколько же случайностей „грозило“ этому растению…»