– Милая моя, – прервал ее полковник, – вы слишком многое знаете. Теперь вы должны помогать нам, потому что те, кому известны мои тайны, или должны исполнять мои приказания, или кончают плохо.

– Я буду служить вам; вы жаждете теперь нового убийства, вам нужно, чтобы Гонтран покончил еще с одной жертвой, и вы колеблетесь, потому что перестали быть уверенным в нем.

– Это верно…

– Вы боитесь, что шпага дрогнет в его руке, если вы заставите его сделать это сами. Не правда ли?

– Да, боюсь.

– Хорошо, – продолжала Леона, – разум вернулся ко мне. Да, вы правы, Гонтран утомлен жизнью: он исполнит ваше приказание, но, пожалуй, даст убить себя.

– Вот этого-то я и боюсь.

– Между тем, – продолжала она, – если неожиданный случай, обстоятельство, появившееся помимо вашей воли и желания, поставит его лицом к лицу с намеченной вами жертвой, то достаточно будет одного слова, одного жеста, ничтожной обиды, чтобы задеть его, и он пойдет на поединок как на торжество, самообладание вернется к нему, и рука его уже не будет дрожать, а клинок его шпаги пронзит сердце противника, то есть вашу жертву. Правду я говорю?

– Вы гениальная женщина, – пробормотал восхищенный полковник.

– И этим обстоятельством буду я, – сказала она с демонической улыбкой. – Эта жертва, о существовании которой он до сих пор и не подозревает, поможет мне возбудить его ревность или, вернее, задеть его тщеславие.

– О, гений зла! Как ты велика! – воскликнул полковник с энтузиазмом.

– Спасибо, – поблагодарила его Леона.

Затем, взглянув на себя в зеркало еще раз, она прибавила:

– Я все еще настолько хороша, что ради меня можно пожертвовать жизнью… Как зовут жертву?

– Октав де Верн.

– Где он живет?

– На улице Виктуар. Позвольте мне, однако, проводить вас.

– Хорошо! Что я должна делать?

– Прежде всего уехать из этого дома.

– Когда?

– Сию же минуту.

– Даже не написав Гонтрану?

– Это бесполезно. Через три дня весь Париж узнает о вас. А если узнает весь Париж, то, конечно, узнает и Гонтран.

– Отлично! Я следую за вами.

– Я нанял для вас квартиру на неделю на улице Шоссе д’Антен и сейчас провожу вас туда. Сегодня же вечером вы поедете в Оперу вместе со мною. Я вам покажу де Верна. Идемте.

Десять минут спустя, захватив часть своего гардероба, Леона переехала из улицы Порт-Магон на улицу Шоссе д'Антэн.

Когда Гонтран вернулся, он даже не спросил, отчего не видно Леоны. Прошел вечер, Леона не появлялась; настал следующий день – то же самое.

«Понимаю, – решил Гонтран, – она уехала. – Наше существование начало походить на пытку. Она захотела порвать связь и прекрасно сделала. Настало освобождение».

День, наступивший вслед за бегством флорентинки, прошел для Гонтрана чрезвычайно быстро. Он гулял, катался верхом, провел вечер в театре и вернулся домой в полночь. Только тогда он спросил камердинера, не получено ли каких известий от Леоны.

– Никаких, – ответил лакей.

Леона увезла с собою Жюстину, свою камеристку, и ни одна из них ничего не сказала камердинеру Гонтрана.

Гонтран лег в постель и заснул, мечтая о Маргарите де Пон. Однако на следующее утро он почувствовал, что ему чего-то недостает. Он никуда не вышел из дому, и день показался ему очень длинным.

«Эта женщина, которой я отдал когда-то все свое состояние, а затем и свою честь, – сказал он себе, – будет через неделю разгуливать под руку с новым поклонником и расскажет ему всю мою историю. Как я был глуп и смешон!»

Это течение мыслей произвело в Гонтране такую же реакцию, какая произошла и с Леоной. Презрение перешло в ревность; он вскрикнул от бешенства при мысли, что та, которая была его идолом и рабыней, может полюбить другого.