«Невозможно, чтобы враг Мустафы оставался в живых». Приговор был приведен в исполнение 18 июня 1474 г., когда в присутствии Синан-Бея, осуществлявшего в Стамбуле судебную власть, палачи задушили Махмуда специальным шнурком в Семибашенном замке. На следующий день бывшего визиря похоронили в мавзолее построенной им мечети, в той ее части, которая до сих пор носит его имя. Этот случай еще раз проиллюстрировал всю сложность и противоречивость неординарного характера Фатиха, который распорядился в день похорон Махмуда-паши объявить траур.

Весь 1479 г. султан провел в своем новом дворце Топкапы. Тем летом он разослал приглашения на праздник обрезания своего внука, будущего султана Селима I, сына принца Баязида. В числе приглашенных им глав государств был и дож Венеции, Джованни Мочениго, который учтиво отклонил приглашение. Фатих также попросил дожа прислать ему «доброго художника», и сенат Венеции избрал для этой цели Джентиле Беллини, который прибыл в Стамбул в сентябре того же гола и оставался в Турции до середины января 1481 г. Кисти этого известного художника принадлежит знаменитый портрет Завоевателя, который сейчас хранится в лондонской Национальной галерее.

Меч Мехмеда II, хранящийся в музее дворца Топкапы

Надпись на этом портрете сообщает, что он был закончен 25 ноября 1480 г. Как свидетельствует Анджолелло, Беллини также расписал покои султана в Топкапы эротическими сюжетами, которые он назвал «предметами похоти». Анджолелло находился при дворе султана в то же самое время, что и Беллини, и его описание внешности Фатиха во многом совпадает с портретом султана:

«Император Мехмед был среднего роста, толстый и мясистый; у него широкий лоб, большие глаза с густыми ресницами, орлиный нос, маленький рот с окружающей его овальной рыжеватой бородой, короткая, толстая шея, желтоватый цвет лица, довольно высокие плечи и громкий голос. Он страдал подагрой».

Внешность султана в это время описывает также в своих мемуарах французский дипломат Филипп де Коммин, который сравнивает Фатиха с Людовиком XI и венгерским королем Матьяшем Корвиным как с величайшими правителями уходящего века. Однако Мехмед, по мнению француза, злоупотреблял мирскими развлечениями; ни один порок плоти не прошел мимо этого сластолюбца, пишет де Коммин, и, таким образом, с юного возраста султан страдал от подагры и других болезней, вызванных его излишествами. К этому времени у Мехмеда II сильно распухла нога, и весной 1480 г. появился абсцесс. Ни один лекарь султана не мог излечить его от той болезни, как не мог и объяснить ее, однако все они считали ее наказанием небес, ниспосланным Мехмеду II за его чревоугодие. Далее де Коммин утверждает, что болезнь приковала султана к его дворцу потому, что ему очень не хотелось выставлять себя напоказ в таком виде:

«Как я слышал от тех, кто его видел, он страдал распуханием ног; случалось это с ним в начале лета, когда ноги вырастали размером с человеческое тело, от чего не было никакого средства, но затем это проходило. Ни один хирург не знал, что это такое, но говорили, что это от чрезмерного чревоугодия либо, может быть, кара божья. Чтобы люди не замечали его жалкого состояния, а его враги не стали презирать его, он редко позволял себе показываться на людях и оставался в уединении в своем дворце».

Портрет Мехмеда II работы Джентиле Беллини, который сейчас хранится в Лондонской Национальной галерее

Пристрастие Мехмеда II к уединению, проявлявшееся в последующие годы, нашло выражение в своде правил, регулировавших церемонии и протокол. Согласно одному из них, исчезли банкеты, которые Фатих устраивал четыре раза в неделю для своих визирей после заседаний султанского совета; теперь к столу султана допускались только члены его семьи. «Повелеваю, чтобы никто не обедал с моей царственной персоной, кроме членов моей семьи. По преданию, мои великие предки ели вместе со своими визирями; я отменил этот обычай».