– Алло? – знакомый голос был чуть глухим, сдержанным.

– Привет, мама. С днём рождения, – мой голос звучал ровно, но внутри всё бурлило.

– Спасибо. Как ты? – голос матери был осторожным, как будто она боялась сделать лишнее движение.

– Нормально, – коротко ответила я.

Разговор длился максимум минуты три. Протокольные вопросы, отстраненные ответы. Когда трубка была положена, я почувствовала, как грудь наполнилась странной смесью облегчения и тоски.

Я вернулась на кухню, включила чайник и снова наполнила чашку кофе. Оказалось, что это был обычный день. Но почему-то, несмотря на всё, мне стало чуть легче.

Солнечный луч пробился сквозь полупрозрачные шторы и застыл на моем лице. Я прищурилась, неохотно потянулась и села на кровати. Утро начиналось тихо, но где-то внутри меня уже пробуждалось привычное ощущение – время двигаться вперед.

На прикроватной тумбе лежал мой кожаный блокнот, потемневший от времени. Я провела пальцем по золотистым буквам на обложке: "Тайны, которые ждут". Перелистав несколько страниц, я остановилась на одной.

“Подсвечник. Медь. Орнамент: листья дуба. Тайна: убийство или несчастный случай? Женщина в синем платье. Мужчина кричит. Год: предположительно 1890-е”, прочла я вслух.

Через полчаса я уже спешила по утреннему городу. Мой шарф колыхался на ветру, ботинки громко стучали по мостовой. Наконец, впереди показалась вывеска “В духе истории”. Дверь, как всегда, скрипнула, приветствуя меня в мире, наполненный запахом старой древесины и пыли.

Я медленно осматривала полки, пытаясь уловить нечто особенное. Наконец, мой взгляд наткнулся на медный подсвечник.

Я осторожно прикоснулась к подсвечнику и глубоко вдохнула.

Снова та женщина, только теперь она стояла в полутемной комнате, подсвечник горел мягким, почти призрачным светом. Женщина что-то шептала, держа его обеими руками, как будто молилась. На стене за ее спиной мелькнула высокая мужская тень. Шаги звучали все громче, приближаясь к ней. Женщина резко обернулась, пламя свечи задрожало, а затем все погрузилось во тьму.

Мои пальцы все еще слегка дрожали, но что-то внутри настойчиво подталкивало коснуться подсвечника снова. Я осторожно положила руку на его холодный металл и закрыла глаза. Образы потекли, словно вода сквозь пальцы, но на этот раз картина была другой.

Женщина снова держала подсвечник, но теперь она стояла в другой комнате – более уютной, освещенной мягким светом свечи. На старом деревянном столе лежала детская игрушка – потертый плюшевый медвежонок с одним оторванным ухом. Женщина, плача, что-то шептала, оборачиваясь к углу комнаты, где на кровати сидел мальчик лет шести. Его большие глаза, полные страха, следили за дверью.

– Я не отдам тебя никому, – прошептала женщина, стискивая подсвечник в руках. Её взгляд был полон решимости, руки сжались так, что костяшки побелели. Дверь в комнату распахнулась с грохотом, от которого свеча задрожала, едва не погаснув. Мужской голос прорвался в тишину, наполненный яростью:

– Где ты его спрятала?!

Я резко отдернула руку. Мое дыхание сбилось. Теперь я знала: женщина боролась за своего ребёнка. Возможно, это было не просто бытовое насилие – за всем этим скрывалось что-то большее. И подсвечник был частью этой борьбы.

Я понимала, что для разгадки нужно узнать, кому принадлежал этот подсвечник. Возможно, продавец антикварного магазина знал больше.

– Этот подсвечник… вы сказали, он поступил к вам с аукциона?

– Да, примерно полгода назад, – кивнул Станислав, потирая подбородок. – Его выставили с прочими вещами из имения семьи Лихт. Дом стоял заброшенным много десятков лет, прежде чем его наконец продали.