В том же 1218 году с его молчаливого согласия в пограничной крепости Отрар на берегу Сырдарьи воинами Хорезма был разграблен посланный Чингисханом богатый караван купцов, заподозренных в шпионаже. Караван и вправду был богатый. 500 верблюдов привезли золото, серебро, шелковые ткани, пушнину. Было перебито 450 купцов, товары продали, а вырученные деньги отослали в столицу.

В ответ Чингисхан потребовал выдать ему для расправы наместника Отрара, полагая, что тот действовал по собственной инициативе.

Однако посол Чингисхана, доставивший это требование в хорезмийскую столицу, был казнен, а его спутникам обрезали бороды. (К слову говоря, казнить послов было у хорезмшахов чем-то вроде семейной традиции. Отец Мухаммеда – Аллоуддин Текеш казнил в свое время посла кара-китаев, прибывшего в Хорезм для сбора податей.)

Это стало последней каплей.

Чингисхан тщательно подготовился к вторжению. Его шпионы сообщили полные сведения о расположении хорезмийских крепостей и гарнизонов. А вот Мухаммад о численности и тактике монгольских войск не знал ничего.

В сентябре 1219 года монголы подошли к Отрару. После яростного штурма город был взят и разрушен до основания, а все его защитники перебиты. Затем монголы последовательно заняли города, расположенные на Сырдарье, – сначала в ее низовьях, затем в верхнем течение.

В начале 1220 года пала Бухара.

В марте 120 – Самарканд.

Трудно понять, почему Мухаммад, всё еще носящий титул “Искандари дуюм”, имея более многочисленное обученное войско, выбрал тактику пассивной обороны, отказался от генерального сражения. То ли он был убежден, что монголы, убоявшись огромных расстояний, уйдут, в конце концов, восвояси добровольно, то ли утратил свою былую воинственность, убаюканный лестью царедворцев… Тут крылась какая-то загадка…

Во время осады Самарканда Мухаммад ожидал исхода битвы на берегу Амударьи. Когда город пал, он бежал в пределы Ирана – в Табаристан, где скрылся на одном из островов в южной части Каспийского (Абескунского) моря, а затем, по злой иронии судьбы, стал жертвой обитавших там прокаженных.

Перед тем, как бежать, Мухаммад спрятал основную часть своей казны в надежном месте. Везти золото с собой было опасно. Знать, чиновники, военачальники, купцы и верхушка духовенства могли предать его в любую минуту.

Интересно, подумал я, а кто владел в ту пору территорией, на которой ныне располагается Казахдарья?

Я разыскал карту Хорезмийского государства в границах до монгольского нашествия и не без удивления выяснил для себя, что во владения хорезмшахов входило всё восточное и южное побережье Арала. Следовательно, и Казахдарья.

Выходит, теоретически Мухаммад мог спрятать свои сокровища где-то здесь, в этих безлюдных краях?

Я подумал о том, что Кенжи из Казахдарьи, как человек, знавший, несомненно, историю края, мог сочинить подходящий сюжет, связанный с тайной клада хорезмшаха Мухаммада. Наверняка, он большой выдумщик, этот Кенжи. Однако вряд ли мы с ним встретимся еще когда-нибудь.

Меня, наверняка, в ближайшие дни или недели призовут в армию, а уж после нее я вряд ли вернусь в Каракалпакию, тем более в Казахдарью.

Примерно так я рассуждал в тот летний день, еще не подозревая, как всё сложится на самом деле.

* * *

Человек предполагает, а бог располагает…

Через три года я снова оказался на некоторое время в Каракалпакии, на том же тахиаташском участке. Работал в “столичном” регионе, на трассах между Тахиаташем и Нукусом. Среди моих рабочих были и некоторые члены бывшей бригады, с которой я строил трассу на Казахдарью. Как бы между прочим, я поинтересовался, не случилось ли там после моего отъезда каких-либо чрезвычайных событий? Судя по недоуменному выражению лиц монтажников, мой вопрос поставил их в тупик. Что, мол, могло случиться в такой глухомани?