Пять лет назад хватало поместий, продающихся дешево, но персональные банкиры Эдварда Коулрой и Мак, владеющие одноименным банком, отговорили его от подобного приобретения. Их финансовое чутье, их предвидение относительно британской экономики и возрастающего налогового бремени, которое придется нести состоятельным землевладельцам, оправдались.

Пусть аристократия распродает свои родовые гнезда и вкладывает деньги во что угодно. Эдвард счастлив, что не повесил на себя их налоговые гири, не говоря уже о социальной и экономической ответственности, от которой все они торопятся освободиться. Нет, Эдвард благодарит себя за мудрость, позволившую ему не попасться в эту ловушку. Возможно, некоторые считают его нуворишем или, как однажды назвал его Бартон Лейтон, состоятельным выскочкой. Дело не в этом. Владеет он старинным поместьем или нет, люди из светского общества все равно будут высокомерно морщить на него свои аристократические носы. Но в отличие от Бартона, постоянно стенающего о расходах, которые приходится нести, чтобы удержать его Мейфилд-Мэнор от обрушения, Брук-Энд требует минимум ухода, зато достаточно просторен, расположен в прекрасном месте и имеет современные удобства. И потом, Элинор, вышедшая из куда более высокого социального слоя, нежели Эдвард, вполне удовлетворена их домом. Во всяком случае, он не слышал от нее ни одной жалобы.

– Добрый вечер, сэр, – здоровается с ним у входа горничная Элис.

– И вам, Элис, добрый вечер, – отвечает он, заметив, что ее круглое веснушчатое лицо раскраснелось от волнения.

– Сегодня миссис Хэмилтон ездила на станцию встречать мисс Кармайкл! – выпаливает горничная. – Как здорово, что она вернулась! Уже успела рассказать нам о своем путешествии по Италии. Я заслушалась. А по-французски она говорит как настоящая француженка.

– В самом деле? И что же она вам говорила?

– Понятия не имею. Она вполне могла сказать, что я английская королева. Но звучало так красиво. Просто музыка.

– Так-так, – снисходительно улыбается Эдвард. – А где наши дамы сейчас?

– Наверное, переодеваются к обеду. Его подадут через пятнадцать минут.

– Превосходно. Мне как раз хватит времени умыться и переодеться.

Поднимаясь по лестнице, он замечает, насколько пуст дом без собаки. Без собаки в доме нет уюта. После кончины Пэтча прошло больше месяца. Надо поискать замену.

– Дорогой!

Вот и она, стоящая с простертыми руками на площадке. Элинор. Его прекрасная жена.

Эдвард пробегает оставшиеся ступеньки, подхватывает жену и заключает в объятия.

– Как же я по тебе соскучился! – говорит он, вдыхая аромат ландышей, исходящий от Элинор.

Он поднимает ее и начинает кружить, отчего она вскрикивает и хихикает:

– Эдвард! Отпусти меня!

– Ни за что!

– Уфф! У меня голова кружится! Нас могут увидеть!

– Ну и пусть, – смеется он, опуская ее на пол.

– Иди умойся и переоденься, – с улыбкой говорит Элинор. – Ты пропах Лондоном.

– Да неужели? И на что похож этот запах?

– На запах старых башмаков! – смеется она. – Смой его и побрызгайся одеколоном, который я тебе подарила на день рождения. Это сразу исправит положение! – Послав мужу воздушный поцелуй, Элинор устремляется вниз. – Нужно переговорить с миссис Беллами, пока она не угробила суп!

Во время обеда слышатся первые раскаты грома, заглушая стук посуды и звон рюмок.

– Неужели гром? – Роуз смотрит через плечо в окно на сад, тонущий в сумерках. – У нас в Венеции была просто ужасная гроза. Струи дождя были толщиной с ковровые прутья на лестнице. Я не сомневалась, что всех нас смоет, если вначале мы не станем жертвами молнии. Наш смешной маленький пансион находился на самом верхнем этаже ветхого старого дома. – Роуз подбирает крошку хлеба и отправляет в рот, жуя и надувая щеки, как мышь. – Чтобы успокоить наши нервы, престарелой хозяйке пришлось налить мадам Мартен и нам с Клариссой несколько бокалов «Москаделло». Слышали бы вы, как мы пищали! – добавляет Роуз и смеется, вспоминая тот эпизод.