– Том, мне не нравится твой бледный вид.

– Он весь день гонял свиней и пытался накормить кур, а потом и, Господи помилуй, помыть их, – и Ави присоединился ко мне.

– Хм-м. Занятно. Занятно… – протянул Лис, обнюхивая мою голову. – Пахнет отвратительно.

Мне показалось, что в его голосе звучали слёзы.

Мы проговорили до темноты. Лис, как всегда, внимательно выслушал нас.

– Э! Так дело не пойдёт, – заключил он, выслушав наш рассказ. – Позором осыпать свои головы я вам не позволю!

– У них тоже язык не на любезности наточен, – грустно сказал Ави.

– Правильно. Правильно, голубчик мой! Вот и запомните вы оба, если хотите избежать позора: никогда не пытайтесь переострить девушек!

– Всё так безнадёжно? – отозвался я, приподнимая голову.

– Нет. Просто это – самоубийство.

– М-м… Жаль, что ты не предупредил нас об этом раньше. Ави, покайся, ты хотел покончить с собой! – и я снова уронил голову на крепкое лисье плечо.

Домой мы пришли, когда луна уже успела спрятаться за облака. Мне снился закат над полем и пустынная дорога, убегающая за горизонт, лес с одной стороны, с другой поле и чья-то тень, маячившая впереди. Неясная, как силуэт в разряженном воздухе полуденного зноя. И от неё, от этой тени, веяло холодом, и небо, как мне казалось, замерло над ней, тёмное, безжизненное и низкое. И сколько ни спал я, всё снилось мне, что она приближается. Ближе и ближе. Сильнее и сильнее холод. Проснулся я до рассвета в ледяном поту.

Рядом, на соседней кровати, в голос молился встревоженный Ави.

– Мне показалось, что она назвала меня по имени, – прошептал он.

– Да. И протянула руку, – закончил я.

Маме мы ничего не сказали о нашем сне, но она и так знала, что ничего хорошего нам не могло присниться. Однако, одевшись, мы сбежали к отцу Стенли.

– Скверные сны? Что вы имеете в виду?

– Страшные. Тень какая-то, она шла к нам, и от неё веяло холодом. Она назвала нас по именам и протянула к нам свою руку.

– М-м-м… Но это всего лишь сон.

– Отец… Нет. Мы очень напуганы. Меня всего трясёт. Я не мог потом уснуть.

– И я.

– Оставьте. Так дьявол пугает чистые сердца. Что смущаетесь сна? Помолитесь Богу, и он оградит вас от всех тёмных.

– Скверно. Скверно… Я предупреждал вас… Теперь уже поздно пугаться. Да и вы не те, что отдадутся страху так же скоро, как иные отдаются страсти. Вы сильные. Да-да, сильные. И если вы сами не верите в это, я уверяю вас, что это так. А теперь отриньте страх и сомненья. В них никогда нет ничего, кроме их самих, пойдёмте со мной, пойдёмте, я покажу вам места былой славы. Это воодушевляет. Да. Тех, кто любит матерь Эрин. А вы любите. Вы умеете любить… Любить.

Все дни лета мы делили между домом и Лисом. А все ночи – между сном и чтением легенд. И снова ничего. Ничего, кроме множества славных имён и битв. Страсть, предательство, самопожертвование, дружба, приключения, прорицание, танец, путешествие… Но где же самое главное? Где имя Лиса?! В которой легенде?! Ещё немного, и мы прочтём их все! В конце концов, их не так уж и много сохранилось! Это пугало нас. И нам становилось стыдно каждый раз, когда Лису случалось заглядывать нам в глаза. И мы отводили взгляды и старались не слышать его тихих вздохов. Он водил нас по окрестностям Корка и рассказывал о прежних днях, которые застал в былые столетия. Шутил. Искромётный юмор, чернее самой чёрной ночи, просыпался в нём в некоторые дни. И острил он так, что мы с Ави были готовы записывать за ним каждое слово, а иногда… и сгореть со стыда. Традиция, что поделаешь, – страшная вещь.

Чёрная птица

Жил когда-то один моряк, и много он плавал, и многое повидал. И ни бури, ни штормы не сломили его и мачт на его корабле. Но с некоторых пор преследовала его корабль чёрная птица. И сначала она была маленькой, и он не замечал её, но с каждым годом она всё росла и росла и, наконец, стала заслонять собой солнце и путевые звёзды, а её песни, сначала тихие, с каждым годом делались всё громче и громче. И вот эта птица сделалась огромной, а песни её – нестерпимыми. И моряк хотел застрелить птицу, но законы моря запрещали ему. А птица всё росла и росла, и песни её становились всё громче и страшнее. И вот под ними уже порвались паруса и погнулась мачта. И тогда моряк взял красную стрелу и выстрелил в птицу. Законы моря жестоко наказали его, но теперь он был волен сам выбирать те песни, что ему слушать, и больше никто не загораживал ему солнца и путевых звёзд.