Еще кричали командиры, дублируя команду для своих подчиненных, покрикивали ободряюще сержанты, а из окопов уже поднимались солдаты. Десятки, сотни – бежали по сухой траве, чуть пригнувшись, держа винтовки наперевес. Никаких звуков, никаких криков «ура». Рано еще кричать. Сейчас главное – максимально сблизиться с врагом, если он еще остался там, в развороченных окопах. Только топот сотен ног, только хриплое дыхание! И вот уже посветлел горизонт, вот-вот брызнут первые лучи солнца, лучи надежды.

В небо взвились осветительные ракеты, повисли, заливая мертвенно-бледным светом поле перед немецкими окопами. А потом по нашим цепям ударил пулемет… Защелкали выстрелы, над головами засвистели пули, и вот теперь по утреннему, пока еще темному полю разлилось мощное русское «ура». Неудержимое, торжествующее, мощное, как надвигающийся тайфун!

Сосновский и Коган бежали рядом, замечая огоньки встречных выстрелов. Еще не совсем рассвело, и враг еще плохо различал атакующих. Неподалеку залегли двое солдат, заработал ручной пулемет. Несколько очередей – и вражеский «косторез» заткнулся в окопе. Полетели первые гранаты, разрывы освещали на миг бруствер, фигуры немцев. Значит, первые бойцы уже достигли позиций, добежали на расстояние броска гранаты.

Где-то справа грохнул взрыв. Сосновский пригнулся и сразу же ощутил удар по стальной каске. Он продолжал бежать, прислушиваясь к ощущениям. Боли нет, по щеке ничего не течет, голова не кружится. Значит, осколок прошел вскользь.

– Миша, быстрее! – крикнул Коган, Сосновский каким-то чудом сумел его услышать.

Надо было торопиться, пока не началась рукопашная, пока первые смельчаки не начали освобождать окопы от немцев. Там пленных не берут. Некогда, не до этого…

Вот и первая линия окопов. Явно слышны возня, глухие удары, редкие выстрелы, крики. Первыми идут сержанты с автоматами. С ними проще развернуться в тесном пространстве. Следом пехотинцы добивают тех, кто остался, прикрывают командира. Штурм длится несколько минут. Если не успели, считай, тебя остановили, а значит, жди контратаки. В чужом окопе трудно обороняться.

Но до этого не дошло. В ходы сообщения полетели гранаты, автоматные очереди уже не слепили – рассвело.

Мелькнуло лицо комбата, послышался короткий приказ, и слева фланговым ударом одна из рот ворвалась на вторую линию. Здесь оказалось проще, наверное, большая часть снарядов обрушилась именно сюда, потому что сопротивляться здесь было практически некому. Окопы обсыпались, от блиндажей осталась лишь непонятная груда земли и торчащие бревна перекрытия. Изуродованное оружие, изувеченные тела, из-под груды земли торчат конечности, обрывки шинелей, каски. Все в крови, все облеплено землей по свежей крови. Месиво!

– У кого гранаты есть? – гаркнул широкоплечий сержант. – Мать его, лупит не останавливаясь!

Сосновский посмотрел в сторону блиндажа, откуда отстреливался немецкий пулеметчик.

– Подожди, я его возьму! – крикнул на ухо сержанту Сосновский и, подоткнув полы шинели под ремень, ринулся было к огневой точке.

– Да на хрен он сдался, – рявкнул сержант и, обернувшись, прикусил язык, увидев офицера. Улыбнулся по-простецки и пояснил: – Время теряем, товарищ майор. С каждым валандаться – никакого наступления не получится.

Поспорить не удалось. Подбежавший боец перекатился по крыше блиндажа, быстро подполз к входу и швырнул внутрь противотанковую гранату. Сержант снова выматерился и, обхватив голову руками, присел в боковой ход траншеи. Сосновский бросился за ним и упал, растянувшись на земле. Грохнуло так, что земля подскочила, а в воздухе резко запахло сгоревшей взрывчаткой. Отряхиваясь и кашляя, Сосновский посмотрел на блиндаж. Да, граната в замкнутом пространстве – страшное дело. Даже накат блиндажа в три ряда крепких бревен покосился и просел. Что там внутри осталось от немецкого пулеметчика, Сосновский примерно представлял – фрица буквально размазало по стенам.