22 июля 1941 г.

Трудно даже описать, что мне пришлось сегодня пережить. Я пишу эти строки при свете лампы, в пещере, которую нашла сегодня после обеда. Никто не знает, что я здесь, – даже Кайл. А домой я боюсь возвращаться. Дом пугает меня больше, чем то, что может прятаться в этой пещере.

Проснувшись рано утром, я ощутила странное тепло между ног. Я прикоснулась к этому месту и обнаружила, что пальцы у меня в крови! Я тут же выскочила из постели и увидела на простыне большое красное пятно, которое запачкало, должно быть, и матрас. Такое же пятно было у меня сзади на ночной рубашке. В этот момент я решила, что умираю, – может, от опухоли или как-то еще.

Я разбудила Кайла и рассказала ему про кровь. Показала пятно на своей рубашке. Я говорила и плакала. Раньше я думала: умру так умру. А тут вдруг представила темную пустоту, которая приходит со смертью, и страшно перепугалась. Но Кайл усадил меня на кровать и сказал, что я не умираю. Он знает, что со мной происходит, и это, оказывается, нормально! Даже сейчас, пока я сижу в этой пещере, а кровь сочится в тряпку, я с трудом верю его словам. Кайл сказал, это называется министрация. Я не очень-то уверена в слове, да и Кайл тоже. А в словаре я его не нашла. Кайл заявил, что это случается с каждой девушкой раз в месяц (!), чтобы она могла иметь детей. Сам он узнал об этом от Гетча, у которого три старших сестры. Предполагается, что, пока кровотечение не закончится, я должна ходить с тряпкой между ног. Он думал, я и сама знаю об этом, сказал мне Кайл. Откуда же? Мама о таких вещах не говорит, а подруг у меня нет.

– У тебя должны быть подружки, – заявил Кайл. – Ты этого заслуживаешь. Но тебе нужно самой постараться.

В последнее время он все чаще говорит об этом, но я не люблю такие разговоры. Мне бы хотелось, чтобы все у нас было как раньше, пока он еще не стал таким популярным. И я не хочу, чтобы из меня текла кровь! Не хочу детей. Да еще каждый месяц! Вот уж, правда, всем наказаниям наказание.

Пока мы так разговаривали, в спальню пришла мама за постельным бельем. Мы тут же захлопнули рты. Увидев мою простыню, она взвизгнула так, будто ее укусила змея. Она быстро сдернула простыню с матраса и выбежала с ней за дверь. Из окна было видно, как она в спешке спустилась с веранды, прижимая к себе скомканную простыню. Мама вытащила ее во двор, бросила кучкой возле лилий и подожгла.

– Если кровь – это нормально, почему же мама сжигает мою простыню? – спросила я, стараясь казаться невозмутимой.

Но Кайл был уже возле шкафа. Достав оттуда мои штаны и рубашку, он начал пихать их мне в руки.

– Быстренько одевайся, – сказал он. – Тебе надо уйти, пока она не вернулась.

– Мне нужна тряпка, – промолвила я.

Кровь струйкой сочилась у меня по ногам, так что на полу, где я стояла, образовалось два красных кружка. Кайл замолчал и взглянул на пол.

– Господи, Кейт, я и не думал, что из тебя будет так лить!

Я снова начала плакать, но он быстро схватил свою старую рубашку, разорвал ее на несколько клочков и пихнул мне в руки. Сложив эту ткань, я сунула ее между ног, после чего натянула штаны. Затем я стащила через голову ночную рубашку, совсем забыв о том, что Кайл уже очень давно не видел меня раздетой, а тело мое за это время изменилось. Мне даже пришлось взглянуть на свою грудь, чтобы понять, на что это так уставился Кайл. Он жутко покраснел, и я едва не рассмеялась. Вот только времени на веселье у меня не было.

Мама ворвалась в комнату еще до того, как я успела сбежать, но она, похоже, даже не заметила нас с Кайлом. Схватив матрас за угол, она стащила его с постели и потянула за дверь. Мы слышали, как она проволокла его по ступеням веранды. Выглянув в окно, я увидела, что мама тащит матрас во двор. На ткани отчетливо темнело круглое красное пятно. Тут из дома выбежал папа. Он схватил маму за руки, когда та спешила поднести спичку к матрасу. Мне стало так стыдно, когда я поняла, что папа теперь узнает, что случилось с моим телом. Он забрал у мамы спички и зашагал в дом, а мама рухнула на землю и зарыдала, закрыв лицо руками.