– Нуте-с, и как же ведет себя наше сопротивление?

Видимо надеясь на быстрый и чёткий ответ. Оскар уверенно поставил конец авторучки на точку в системе координат, оставленную доцентом.

– Таак! Давайте-с дегзайте-с, молодой человек! Дегзайте-с, голубчик! Дег-зайте-с! – весело напутствовал его корифей науки, довольно потирая руки.

Но профессор пока ещё не догадывался, что «дерзания» у молодого человека в этой области просто отсутствовали!

«Куда же повести авторучку?» – размышлял про себя Оскар.

И неуверенно и очень медленно повел пером по своему листку вверх и в сторону, смотря не на свой листок, а на мгновенно меняющиеся лицо и выражение глаз профессора. При этом он внимательно анализировал звуковую тональность мычания Комарикова. Некоторое время пока перо медленно двигалось вверх и в сторону, выражение глаз и лица профессора оставались спокойными, но затем выражение глаз стало меняться, а лицо искажаться гримасой. Когда звуковое сопровождение достигло самой низкой ноты, на какую был способен уважаемый профессор, Оскар подкорректировал движение и повёл перо вниз при этом, замечая, что гримаса с лица Комарикова исчезла, и лицо приняло снова приветливое выражение, а звуковое оформление перешло на его обычную «экзаменационную частоту»!

Итак, звукомимическая характеристика профессора, похожая на какую-то абракадабру была готова! Но, судя по реплике профессора, лишь отдалённо напоминало требуемый график.

– Чтоо это таакое? – вдруг опять заблеял расстроенный профессор.

– Извините профессор, что-то мне на мгновенье стало не очень хорошо. Немного приболел.

И Оскар аккуратно провёл по ломаной линии авторучкой, сглаживая неровности и острые углы.

– Сочувствую-с! Нечего-с, нечего-с! Бывает-с! Нуте-с, голубчик, с большим-с тгудом-с, но всё же вам-с удалось вылезти из этого непгиятного-с болотца! И что-же у нас на закусочку-с? – произнёс Комариков, потирая руки и заглядывая в билет.

– А.! Тангенс угла-с потег! Пгелестно! Пгелестно! Нуте-с, пгошу-с!

И довольный вопросом откинулся на спинку стула в ожидании удовольствия от чёткого ответа.

Иванов медленно пододвинул свой листок с набросками доцента поближе к профессору, в тайне надеясь, что Комариков сам начнёт расшифровывать профессиональные наброски, но тот почему-то с этим не спешил. Тогда Оскар, прикрыв губы ладонью начал произносить, почти не относящиеся к теме фразы. Только иногда выкрикивал фразы типа: «… тогда тангенс угла потерь…», а далее продолжалось бормотанье. Профессор весь превратился вслух, но ни чего разобрать не мог. Он несколько раз поправлял слуховой аппарат, стучал по нему и опять вставлял в ухо, но, естественно ни чего разобрать не мог. Комариков подумал, что у него сломался слуховой аппарат и вдруг сердито снова «заблеял»:

– Молодоой челоовек! – закричал он во весь голос, – обеспечьте доостаточную слыышимость!!!

И в это мгновенье Оскар решил, что дальше комедию ломать не стоит, поскольку из этого ничего путного не выйдет.

«Стыдоба!» – мелькнуло у него в голове, – «чтобы как-то сохранить своё лицо надо уйти хотя бы по-человечески. Выучу предмет нормально и с достоинством сдам его».

Иванов встал и неспеша, пошёл к задним рядам, чтобы взять свой плащ и выйти из аудитории.

Профессор медленно приподнялся со стула и, опираясь кулаками на стол, громким голосом, срываясь на фальцет, закричал:

– Выы кудаа-с моолоодой человек? Сейчас же-с вегнитесь!

Иванов не спеша, продолжал идти по проходу. Студенты, сидящие с края рядов, прикрыв рот ладонью, громко и убедительно советовали вернуться.

– Послушай нас, парень! Вернись! Иначе ты ему никогда не сдашь! А предмет он обяжет сдавать только ему!