Дальнейшие события произошли в считаные секунды.

На помощь Горбатенкову бросился агент Мерзликин, вооруженный револьвером. Агенты попытались задержать пришельцев. Возможно, стали вырывать портфели, возможно, неизвестные умышленно швырнули портфели на пол – заряженные бомбы, лежавшие в них и дожидавшиеся своего времени, взорвались. Чудовищный взрыв сотряс дом. Вслед за ним последовали еще два взрыва – от первого сдетонировали и взорвались бомбы, находившиеся в ландо, где сидели эсеры из группы прикрытия. Они должны были поразить полицейских, если бы те стали преследовать боевиков после совершения террористического акта.

Последствия были ужасными: первая бомба разрушила часть дома, другие разорвали террористов в ландо. Их так и не опознали.

Взрыв, прогремевший в здании, был такой мощный, что большая часть дома взлетела на воздух. Послышались крики, стоны раненых и ржание лошадей. Деревянные части дома горели, каменные рассыпались.

Все находившиеся в передней и коридоре люди были разорваны в клочья…

Бог смилостивился над Столыпиным. Единственная комната, которая не пострадала в доме, был его кабинет.

Бронзовая чернильница, стоявшая на столе, подпрыгнула, как детский мяч, и, облив премьера чернилами, перелетела через его голову. В кабинете больше ничего не пострадало.

А рядом, в соседней комнате, не уцелело ничего – ни одной вещи, не остались целыми ни стены, ни потолок.

Женщина, дожидавшаяся приема, вспоминала, как разговаривала со знакомым, которого встретила в приемной, и в одну секунду тому оторвало голову.

«Его туловище стояло передо мной, а головы уже не было… Это было ужасно!»

«В этот день, в три часа, я кончила давать моей маленькой сестре Олечке в нижней гостиной урок, и мы с ней вместе пошли наверх. Олечка вошла в верхнюю гостиную, а я направилась к себе через коридор, когда вдруг была ошеломлена ужасающим грохотом и, в ужасе озираясь вокруг себя, увидела на том месте, где только что была дверь, которую я собиралась открыть, огромное отверстие в стене и под ним, у самых моих ног, набережную Невки, деревья и реку.

Как я ни была потрясена происходящим, моей первой мыслью было: „Что с папа́?“, я побежала к окну, но тут меня встретил Казимир и успокоительно ответил мне на вопрос: „Боже мой! Что же это?“ – „Ничего, Мария Петровна, это бомба!“»

Взрыв был такой силы, что на фабрике, находившейся на противоположной стороне реки, выбило все стекла.

Ужасная картина предстала после взрыва глазам людей – испытав шок, они находились в растерянности, не знали, что делать.

Мария Столыпина собралась было спрыгнуть из окна на крышу нижнего балкона, чтобы попасть в кабинет отца, но лакей Казимир потянул ее в коридор. Здесь, вся в пыли и известке, стояла растерянная Ольга Борисовна.

– Ты жива? Где Наташа и Адя? – И мать машинально повела старшую дочку в верхнюю гостиную, где лежала другая дочь, Елена, болевшая третий день. Матери не терпелось увидеть в живых хоть еще одного своего ребенка.

В проем, образовавшийся после взрыва, виднелась гостиная, полная сломанной мебели. Пол и стены целы. А в комнате Марии, расположенной рядом, мебели не оказалась – ее выбросило на набережную.

Увидев такие разрушения, они замерли в оцепенении. Привел их в чувство голос Петра Аркадьевича, крикнувшего:

– Оля, где ты?

Жена откликнулась тихо, но он услышал ее голос и вновь спросил:

– Все дети с тобой?

– Нет, – ответила она. – Нет Наташи и Ади.

Как описать состояние родителей в те трагические секунды, не увидевших своих детей, не знавших, что с ними? Живы ли они, целы ли? Понять их могли только испытавшие нечто подобное.