– Вовсе нет, отец О’Салливан – англиканский священник, – ответила главная сестра, пытаясь подавить его любопытство взглядом, от которого вздрагивали молоденькие санитарки. Однако, к своему огорчению, лишь поощрила этим мистера Глоссопа к дальнейшей беседе.

– Простите, надеюсь, вы и впредь дадите мне понять, если я перейду границы дозволенного. Мне нравятся женщины, которые знают свое дело.

Главная сестра не стала развивать тему:

– Сейчас половина девятого, внук мистера Брауна приезжает девятичасовым автобусом. Надеюсь, он успеет вовремя. А теперь прошу меня извинить, мистер Глоссоп, у меня еще много работы.

Глоссоп посмотрел на стол перед собой и сообразил, что бумаги, с которыми он возился, убраны от него подальше, а сам он сидит в кресле главной сестры.

– Да-да, конечно. Не хотите заняться этим вместе? Вам кто-нибудь помогает разобраться со всеми этими счетами? Сложная штука – цифры, а у меня глаз наметанный, поэтому я и получил свою работу. У вас должен быть надежный человек для таких дел.

– Благодарю, но нет, – оборвала она его. – Если вы пройдете в регистратуру – это соседняя дверь, – молодая медсестра о вас позаботится. Она знает, где взять раскладушку и где устроить вас на ночь. И скажу даже так – с великой радостью покажет вам кухню. Только вам придется самому себя обслужить, имейте в виду: наш кухонный персонал работает только днем, и они уже уехали в город последним автобусом. Спокойной ночи, мистер Глоссоп.

Осознав, что его выпроваживают, Глоссоп неохотно покинул кабинет и вышел в сгущающуюся темноту. И все равно еще было чертовски жарко.

В девять часов водитель Красного Креста Сара Уорн вывела больничный автобус на последний участок маршрута, известный в округе как Длинный перегон, – прямой отрезок дороги длиной пятнадцать миль от Голдс-Корнер и до моста, ведущий через равнины к предгорьям. До введения режима светомаскировки Сара могла видеть больничные огни на протяжении всего пути, но с тех пор, как Япония вступила в войну, наружные окна плотно занавешивались. В синих сумерках Сара едва могла различить темную массу госпитальных построек у подножия величественных гор, за которыми тянулся главный хребет – с покрытыми вечным снегом пиками, сверкающими на фоне неба в ожидании ночи. Солнце уже скрылось за горизонтом, но вершина Маунт-Сигер еще сохраняла волшебно-розовый оттенок. Эта обширная панорама за лобовым стеклом разворачивалась далеко впереди – словно пример природного ландшафта, совершенно незатронутого человеческой деятельностью.

Дорога была грунтовая, и вылетавшие из-под колес куски щебня колотили в днище автобуса. Сара знала, где расположены самые ужасные выбоины, но не всегда успевала их объезжать. Каждый раз, когда автобус подбрасывало на колдобине или заносило на рыхлом участке, санитарки восторженно взвизгивали – хотя и не так громко, как обычно, стесняясь молодого человека, который сидел впереди рядом с Сарой. Это был мистер Сидни Браун, и все знали, что он едет в больницу, поскольку его дед спрашивал о нем в течение нескольких недель. Теперь же старику осталось недолго. Сара пыталась раз-другой заговорить с молодым мистером Брауном, но независимо от ее фраз его реплики были предсказуемо односложными. «Да, согласен. Не могу сказать. Это верно», – отвечал он, стараясь скрыть раздражение. Сара подумала, что он, в отличие от нее, еще не видел смерть собственными глазами, и пожалела его.

Горы тем временем приобрели невероятно насыщенный синий оттенок, предгорья стали темно-пурпурными. Четкие края пиков слабо светились в контражуре. Равнины по обе стороны дороги посерели – казалось, с наступлением ночи они не погружаются в темноту, а теряют цвет, превращаясь в потусторонний черно-белый пейзаж.