Скорняков поднялся:

– Кофе хотите?

Воронов представил, как сейчас надо будет идти в столовую, где будет накрыт стол, где жена Скорнякова непременно заведет некую светскую беседу, от которой невозможно будет уклониться, и уже отрицательно мотнул головой, но увидел, как хозяин дома открывает небольшой секретер и на откинутую крышку его выставляет небольшой чайник, а в руки берет столь же небольшую ручную кофемолку.

– Во-первых, иногда лучше не выходить отсюда, потому что мысль сбивается, пояснил он. – А, во-вторых, супруга почему-то считает, что кофе вреден для сердца!

Потом продолжил уже в совершенно другой интонации:

– Иван вообще – явление сам по себе, уж поверьте. Он ведь дитя семейное, взращен любящими родителями. Излишествами он вряд ли был избалован, я имею в виду излишества материальные, зато уж любовью был пропитан насквозь! И никаких бытовых забот и неудобств, скорее всего, и не знал, пока студентом был. И это, доложу я вам, бросалось в глаза и вызывало зависть, потому что для него всегда на первом, втором и третьем местах в иерархии ценностей было дело, а не быт.

– Так вот. Долгое время мои интересы, так сказать, сфера приложения моих сил, казались мне гораздо шире и важнее, чем у Вани. Дело в том, что я изучаю проблему сибирского сепаратизма в историческом, так сказать, аспекте. Собираю материалы на эту тему. Проблеме без малого триста лет, между прочим, так что, сами понимаете, и материалов много, и споров они вызывают огромное количество. А Иван, считал я, занимается мелочами. Ну, что там какая-то Балясная! Мелочь! Конечно, так вот открыто, как сейчас, я этого не говорил, но Иван мои скрытые мысли понимал. Более того, он меня убеждал, что наши интересы во многом созвучны и дадут какой-то результат. Именно – в сочетании, в совокупности, так сказать.

– Но сепаратизм – проблема скорее теоретическая, что ли, – выразил сомнение Воронов. – И потом, она ближе каким-то пограничным территориям, а Сибирь находится как раз в середине, насколько я помню географию.

– Ну, строго говоря, сепаратизм – проблема политическая, а не географическая, но сейчас это не важно, – примирительно сказал Скорняков и замолчал.

– Никак не могу найти ту линию, которая вела бы к пониманию всего, что произошло, – признался он после паузы.

– Хорошо, – решительно произнес Воронов. – Вот вы сказали, что «смотрели в одну сторону». В какую? Какие проблемы вас объединяли с Овсянниковым? Я имею в виду не глобальные вопросы, а конкретику. О чем он спрашивал вас? О чем вы его? Вы ведь много лет общались.

– «Конкретика», – почти насмешливо повторил Скорняков, и сразу же поправился. – Нет, я вас понимаю, конечно. Вам ведь хочется узнать что-то такое, что поможет понять причины произошедшего… Кстати, а что полиция? Там хоть что-то делают?

– Делают, – ответил Воронов таким тоном, что стало ясно: лучше бы и не делали.

И Скорняков понимающе кивнул.

– Что же мне вам ответить? Понимаете… Сибирь наша – это ведь до сих пор край неведомый, загадочный. Где, например, можно провести границы «Сибири», если ее выделять, так сказать, политически? И складывалась она не сразу, а постепенно, прирастая все новыми и новыми землями, а там живут разные люди, разные народы, этносы. У них свои верования, свои представления о мире. И просторы сибирские позволяли когда-то этим людям существовать независимо друг от друга. Это вам не Европа, где от одной границы до другой можно на велосипеде проехать! А Иван больше занимался историей Балясной, ну и этим «чертовым городищем». Реально-то, как сейчас любят говорить, нас это самое городище и связывало. Но связывало довольно своеобразно. Я над его поисками посмеивался, но не за спиной, а в глаза, а сам интерес к истории сибирской деревни, к заселению Сибири поощрял, насколько возможно. Мы ведь никогда не выясняли, кто кому чаще задает вопросы. Это было интересно нам обоим, потому что все это был один процесс – открывание знания. И если, например, я задавал вопрос, а Иван давал ответ на него, он потом не интересовался: «А для чего это тебе было нужно?», ибо понимал, что для меня, возможно, это был какой-то промежуточный пункт в рассуждениях.