Он зашёл к руководителю проекта «Поиск жизни» Дмитрию Денисовичу Данову, которого студенты за глаза величали «профессор 3D». Этот пухленький старичок давно уже перестал вести лекции, с головой окунувшись в исследовательскую деятельность. А сейчас был как раз такой момент, когда работы было невпроворот. И всё из-за сообщения, поступившего со спутника Юпитера, где была найдена неизвестная форма жизни. Но учёные до сих пор не смогли не то чтобы классифицировать эту «жизнь», они не могли даже со стопроцентной уверенностью сказать, есть ли там действительно что-то, или это и вправду только сбой в работе поисковых систем.

Разговор учёных был долгим. Они спорили, доказывая каждый свою точку зрения.

Дмитрий Денисович провёл сотни анализов поступившего сообщения; всё вроде бы указывало на то, что что-то всё-таки живое нашли на Европе, но дальнейшие анализы говорили о том, что этот процент жизни, всего лишь результат неправильной работы беспилотника. Геннадий Юрьевич развивал свою теорию, но когда разговор заходил о доказательствах, то профессор Левандовский только стучал кулаком по столу и произносил свою коронную фразу, которую все уже знали наизусть: «Я чувствую». Естественно, в «чувства» профессора никто просто так верить не хотел, и поэтому Геннадий Юрьевич настаивал на скорейшем осуществлении пилотируемого полёта к Европе. «…Тем более что Миркос даёт половину денег! – громко заявлял профессор Левандовский. – Роскосмос ворочает такими капиталами, что просто стыдно будет, если мы не полетим к Европе! Только представьте! Американцы летят туда одни и пожинают все лавры!». Дмитрий Денисович парировал: «Дело не в деньгах, а в потере времени. До Европы не так уж и близко лететь», на что Геннадий Юрьевич отвечал, что подобные полёты уже совершались не раз, и повод для тех полётов не был настолько серьёзным, как в данный момент.

В конце концов, Геннадий Юрьевич попросил ещё раз показать ему сообщение, состоявшее из текстового файла и размытой картинки чего-то неопределённого. Снимок был сделан на дне подлёдного океана Европы, глубина во время фотографирования составляла примерно сто двадцать три километра.

Профессор Левандовский вертел в руках пресловутое фото и пытался заметить хоть что-то. Но что он мог заметить своим глазом, если даже специализированные компьютерные программы не смогли определить то, что там было изображено. Обыкновенный размытый рисунок (к тому же ещё и нечёткий) напоминал скорее сюрреалистические абстрактные картины Кандинского или Ротковича, которые были в моде в двадцать первом веке.

В очередной раз ничего не добившись, Геннадий Юрьевич бросил на стол снимок и сказал:

– Денисыч! Но я всё равно добьюсь этой экспедиции! Пусть меня считают сумасшедшим, но полёту быть! Тем более что Джон Паркер уже выбил деньги из Миркоса. А мы чем хуже?!

– Мы хуже? Никто не говорит, что мы хуже, Ген! Просто попробуй убеди этих набобов из Роскосмоса! Они сидят на горах денег и боятся потратить копейку. А ты говоришь о довольно-таки кругленькой сумме.

– Да какая ж это кругленькая сумма!

– Ну-у! Скажешь тоже! Для них что угодно может быть кругленькой суммой.

Геннадий Юрьевич махнул рукой, не желая больше разговаривать на эту тему. Он собрался завтра же лететь в главный офис Роскосмоса и оббивать пороги всех тех, кто занимается финансированием и рентабельностью космических полётов.

Когда Геннадий Юрьевич уже попрощался с «профессором 3D» и подошёл к двери, Дмитрий Денисович вдруг окликнул его:

– Кстати, Гена. А как там поживает дело всей твоей жизни?

– Ты о чём?