Придя в себя, тут же побежала в милицию.

Одно из тел – школьный конюх Шалькин, пьяный в дым, он был увезен в милицию для протрезвления.

Второе тело под диктовку начальника скорбно описывал участковый Дорожкин:

– Труп девушки расположен ногами к окнам, головой к двери. На затылке – след удара и кровоподтек, блузка на груди расстегнута. На расстоянии полуметра от трупа, на полу, валяется статуэтка…

– Хм… Это Чехов, кажется?

– Сам ты Чехов, – резко обернулся начальник. – Дон Кихот это!

Внимательно осматривавший окна оперативник Игнат Ревякин покачал головой:

– Не, Иван Дормидонтыч. Не Дон Кихот это. Скорее Сервантес.

– Дак что писать-то? – занервничал участковый.

– Пиши – статуэтка из твердого вещества грязно-белого цвета, – майор покусал губу и прикрикнул: – Да не трогай ты! Вон подтеки – явно кровь. И пальчики могут быть… Да где этот чертов Теркин?

– Так послали уже, – развел руками Игнат.

И сам тут же попал под начальственный окрик:

– А ты что тут ошиваешься? Иди опрашивай. Устанавливай – чей труп.

– Да тут и устанавливать нечего, – Ревякин нахмурился и присел рядом с убитой на корточки. – Лида это. Лидия Кирпонос, отчества не помню. Хорошая девушка… была. Учительница, практикантка. Французский преподавала.

– А-а, – Верховцев присел рядом с опером. – То-то я смотрю – знакомая. Учительница, значит…

– Практикантка. Ого! И юбка расстегнута, и трусики…

– Ла-адно, – начальник брезгливо поморщился и заходил по классу. – Интересно, что она тут, в старой школе, делала?

– Так тут школьный музей, кажется, – Ревякин почесал затылок. – Может, материалы разбирала?

– Кажется ему! Вот и узнай. Да появится, наконец, криминалист или как?

Техник-криминалист Теркин явился минуты через две. Доставили его на милицейском «козлике». Не одного – вместе с местным патологоанатомом, судебно-медицинским экспертом, вальяжным сухоньким старичком Андреем Варфоломеичем, бывшим акушером.

Махнув рукой, Теркин тут же раскрыл свой чемоданчик, сделал пару снимков казенным ФЭДом и принялся орудовать кисточкой и порошком для выявления отпечатков пальцев.

Судмедэксперт, вежливо поздоровавшись, склонился над трупом.

– Ну что там, Варфоломеич? – нетерпеливо поинтересовался начальник.

– Череп проломлен. Похоже, это и есть причина смерти.

– Да, мы так и думали. А когда?

– Судя по состоянию тканей, скорее всего, вчера вечером… или даже днем. Вань, юбочку подержи-ка, я мазок возьму. На половой контакт проверим.

Майор насупился и поманил участкового:

– Дорожкин! Подержи юбку. Красивая девчонка! Эх! И какой же гниде понадобилось? Неужто Шалькин? Набухался, пристал… А она не захотела. Вот он ее и по голове. В пьяном-то угаре – запросто. Ну, Шалькин, допился, гад!

– А что ты, Иван Дормидонтыч, на меня-то смотришь? – обиженно протянул техник-криминалист. – Между прочим, на статуэтке отпечатки имеются. Вполне пригодные для идентификации.

– А вот это очень даже хорошо! – потерев руки, Верховцев уселся на парту и усмехнулся: – Спорим, знаю, кого из прокуратуры пришлют? Этого вчерашнего пижона, Алтуфьева.

Предположив, майор попал в самую точку! Алтуфьев приехал уже к обеду. И не на мотоцикле, а на служебной прокурорской «Волге», черной, с хромированным оленем на капоте! Все местные мальчишки к отделению сбежались – смотреть. Хорошо, прокурорский шофер оказался человеком строгим, шикнул на пацанов, отогнал. Иначе не видать бы оленя!

– Угу, угу, так…

Расположившись в выделенном специально для него кабинете, следователь внимательно прочитал протокол осмотра и перевел взгляд на опера:

– Игнат, что там говорят-то?

– Ну, это – практикантка, значит… Французский язык. И в школьном музее помогала – попросили. Документы там всякие, фотографии. Гороно старую школу к июлю освободить велело. Вот они и старались. Короче, разбирали – что-то выбрасывали, что-то в новую школу переносили. Со слов директора и учителей, в старую школу убитая…