Она была Тайной, но ее как бы не было на свете. Но вот же она. Вот – идет домой с чувством выполненного долга. Уставшая от своей работы с болью. Чужой болью. Она честна перед Аллахом и людьми. И перед самой собой.

Ноги привычно, в туфельках на небольшом каблуке, выбирали место, куда им ступить, лавируя между выбоинами и ямками на дороге. Рами думала о том, что и дома она не отдохнет. Душой не отдохнет. Ведь там всегда ранее ее ждал или ненавистный муж, который уже погиб, освободив часть ее души из страха, или ее братья с очередными друзьями – женихами. Она не хотела домой.

Дети находились под заботой нянь и домашних помощников. Она жила в достатке, с папиной помощью, которую не замечала, просто не задумывалась о бытовых проблемах, которые есть у большинства людей. Кто-то оплачивал зарплату ее домашним работникам, садовнику, няням, уборщицам.

Такая «королевская» жизнь, со стороны, но она тяготилась этим. Тяжело работала и не любила свой дом – дом страданий. Она получала зарплату за свою работу. Иногда она даже удивлялась – ведь она делает свою работу с удовольствием, с благодарностью в глазах пациентов, вылеченных ею. Ей нравится резать и шить, клеить и отрезать. Только эти действия с телами людей. Живых людей. Она доктор!

Пред ней пробежала кошка, остановилась, посмотрела на человека и мяукнула. Рами показалось, что кошка как бы подбодрила ее. Вот – даже животное понимает ее состояние сейчас.

Кто она в этой жизни? Почему она не принадлежит даже себе? Свобода ведь главная цель и критерий жизни человека. Где она для нее? Внешне, не внутренне. Кто поймет ее? Кто тот человек, который примет ее такую, которую не знает еще никто? Она сама еще себя не знает. Она не могла огрубеть от жизни такой. Она не позволяла себе струсить, дрогнуть – тогда это будет уже не она сама. Как же не хочется идти домой…

Отвлекаясь такими мыслями, повернула на следующую улицу.

Ей накинули мешок на голову. Зажали рот грубо, заломили руки, повалили, схватили, потащили. Бросили в какой-то транспорт. На жесткий пол, какие-то ящики, она их чувствовала телом. Связали руки и ноги чем-то колючим и грубым, нанося ссадины и царапины. На мешок, или что там у нее на лице, наложили повязки – закрыть рот от криков. Стало трудно дышать, совсем трудно.

Такие действия с собой она не ощущала давно – с тех пор потерянного детства. Воздуха не хватало, было душно лицу под мешком, не проникал свет, ничего. Она лишь слышала короткие распоряжения, выкрикиваемые кем-то.

Начала понимать: ее похитили! Она видела такое в фильмах. Но ее… К себе она подобное не примеряла.

Они ехали долго, время замерло, только болели связанные руки и ноги, и острые края чего-то вонзались в ее тело. Кто-то сидел рядом, она слышала его слова. Не к ней обращенные – к тем, кто был еще.

Испугалась? Наверное, нет. Может, чувствовала обреченность? В ее жизни было все. Теперь и похищение – если это было оно. Просто ощутила очередное насилие над собой – те же самые ощущения беспомощности.

Не может она понять – возвращение домой или вот эта поездка, против ее воли, в неизвестность – все было невыносимо неприятно и ужасно.

Ее отнесли в какой-то сарай. Видимо, где-то в сельской местности. Там были запахи животных. Она их знает. С детства. Лошади? Овцы?

Она тут как жертвенный баран?

Не было мыслей, испуга почему-то не было. Сопротивляться? Кому? Чему? Она была готова как-то постоять за себя, если что. Ее не трогали, лишь сняли повязку со рта. Видимо, не боялись, что она будет кричать – наверное, далеко от людей. Мешок был стянут на горле – она была в темноте. Руки и ноги ей не освобождали. Ослабили веревки, лишь ослабили.