Один из священнослужителей, опомнившись, в свете луны подполз к дереву и посмотрел в женское лицо. Крупная слеза катилась по бледной щеке Софии.

Отвязав её от ствола, но не освобождая от пут рук и ног, исполнители обряда погрузили обессиленное тело в телегу, сами сели вкруг него и в молчании вернулись в святую обитель.

Священнослужители были уверены, что с бесом, поселившимся в теле монахини, отныне покончено навсегда.

По прибытии в монастырь бывшей игуменье Софии объявили, что постановлением церковного суда она лишена всех степеней священства и отлучена от Церкви за явную духовную вину и противоправные преступные деяния, нанёсшие православной обители моральный и духовный урон.

– Да будет она, – провозгласил священнослужитель, – предана анафеме!

Они решили вывезти Софию поутру за границы Спасского уезда и гнать её подальше от сих мест, сопровождаемую людским осуждением.

Последняя ночь, проведённая Софией в своей келье, была ужасной, так как Анастасия вновь проснулась в её теле и с нечеловеческой силищей сумела разорвать путы, связывающие её по рукам.

– Что, довольна? Меня предали анафеме, проклятая монашка, чего ты добилась своей исповедью?! – кричала обезумевшая Настя.

София ничего не ответила, а молча, со слезами на глазах, села на край кровати. Немного подумав, достала из-под соломенного матраса записную книжку и, обмакнув перо в чернильницу, вписала в блокнот последнюю – предсмертную – запись.

Потом, радея о своей заблудшей душе, бывшая монашка долго молилась Господу и накладывала на свою грудь кресты, тем самым отстраняя от себя Анастасию. Когда под длинные нудные молебны и песнопения Анастасия начала в ней засыпать, перестав мешаться под рукой, София, содрала с постели простыню, скрутила её в жгут и, свернув из него петлю, накинула на свою шею и туго затянула…

Перед церковными настоятелями встала другая задача. Они не знали, что делать с трупом Софии и где захоронить его.

– Да чтоб ей пусто было, – серчали священники.

Ведь они, провозгласив ей анафему, теперь не могли предать её тело земле ни на территории монастыря, ни за его пределами. Долго совещались церковники, и было принято ими такое решение: похоронить Софию за кладбищенской оградой как человека, продавшего свою бессмертную душу диаволу и самостоятельно наложившего на себя руки.

Её блокнот, даже не раскрывая и не читая писаного текста, положили в дощатый гроб и вместе с ней безо всяких поминальных почестей закопали.

Слухи о существующем в Спасске призраке монахини периодически долетали до ушей Ольги Петровны. Она слышала небылицы и от детей, которые жили в этом доме, и от подчинённого ей персонала, и, – что больше всего шокировало, – от самой Тамары Васильевны, своего непосредственного начальника.

– Тамара Васильевна, – недоумевала Ольга, беседуя с директором в неформальной обстановке, – да как же можно верить в этот бред, мы же с вами люди современной эпохи и должны понимать, что только в болезненном воображении можно увидеть и принять за реальность иллюзорный вымысел, в том числе мистического порядка.

– Поживите у нас, поработайте хотя бы пару месяцев, а там мы с вами и посмотрим – изменится ли ваше мнение о наших предрассудках, байках и миражах.

– А по-моему, – стояла на своем Ольга, – как минимум, мифы о монашке – это простое человеческое суеверие.

– Может, и суеверие, – согласилась с ней Тамара Васильевна, – да только реальная история жизни в этом имении помещика Пантелеймонова Сергея Ивановича тесно переплелась с судьбой некоей монахини, которая сначала, как вы изволили выразиться, мистическим образом, используя силу колдовства, ограбила барина, а после и вовсе с ним покончила. Конечно, очень сложно даже говорить о таких вещах, а тем более верить в них, но однажды я и сама ощутила, будто ночью кто-то невидимый сел в ноги моей кровати и просидел там до утра, а я лежала и пошевелиться не могла, словно всё моё тело сковали.