– Ага, зеленокожие пришельцы в криогенных ваннах! Или серокожие, в фиолетовую крапинку! – насмешливо прошипела Татьяна, и Серёжа отметил, что одногруппница чересчур увлекается фантастикой. – Но сначала люк нужно открыть, а что-то никто с этим не торопится. Вот объясни, зачем для этого сворачивать все работы? Металл не слишком толстый, просвечивание ультразвуком дало меньше полутора сантиметров – вспороть плазменным резаком, да и делу конец!

– То-то что конец! – Егор не желал сдаваться. – А если там что-нибудь взрывоопасное? Или наоборот, записи какие-нибудь, звёздные карты? Они же бесценны для науки, а твой резак превратит всё в кучку пепла!

– А на «Заре» что, ключ привезут, отмычку? Они, если хочешь знать, первые резак в ход и пустят, а наши, на «Лагранже», просто боятся брать на себя ответственность!

– Это Леонов-то боится? – возмутился Егор. – Ты думай, что говоришь, хоть иногда!

Из переднего ряда зашипели, и спорщики умолкли. Что-то они в последнее время часто стали ссориться из-а ерунды, подумал Серёжа – Егор явно неравнодушен к Татьяне и проявляет свои чувства таким вот образом. Ох, наплачется он с этой вздорной девицей, если, конечно, не выкинет дурь из головы и не займётся чем-нибудь полезным. Например, поможет подготовить буксировщики. «Заря», как объяснил Зурлов, прибудет не своим ходом, а через станционный «батут, и на этой стороне его будут встречать все четыре «омара» – встретят, зацепят клешнями и аккуратно отведут от станции на положенные три километра. Потом развернут в Пространстве и снова подведут, но уже не к «батуту» а к центральному стыковочному узлу. Операции сложные, техника должна быть в идеальном порядке – а потому они уже вторые сутки возились в ангарах, по нескольку раз проверяя каждый узел, каждый механизм, каждое вспомогательное устройство.

– …Таковы ближайшие задачи. – подвёл итог начальник «Лагранжа». – Консервационная группа отбывает на «Энцелад» через два часа, на «Гершеле». Андрей Львович, – он повернулся к Полякову, – посадите корабль поближе к колодцу.

– Можем сесть прямо на дно Дыры. – ответил тот. – А дальше на террасу сами запрыгнут высота всего ничего!

– Да, так будет лучше. – кивнул Леонов. – За работу, товарищи. «Заря» вот-вот прибудет, а сделать предстоит ещё очень многое.

– Гарнье, что бы про него не говорили, гений. Его давно уже следовало выдвинуть на Нобелевку! Собственно, и выдвигали, раза два или три – но он всякий раз ухитрялся разругаться с теми, кто проявлял инициативу…

– Да уж, характер у него непростой. – согласился я. – Это если деликатно выражаться. А если неделикатно – склочник и скандалист, удивляюсь, как с ним люди работают!

Мы с Леднёвым сидели в сквере перед десятиэтажным зданием комплекса Центра Подготовки. Совещание закончилось полчаса назад; до следующего оставалось ещё минут сорок, и я, спустившись в холл, встретил там Валеру. Погоды стояли летние, но нежаркие, с приятным тёплым ветерком, мы устроились на скамейке в сквере и принялись беседовать.

– Среди нобелевских лауреатов по физике хватает непростых личностей. – заметил Леднёв – Один Эйнштейн чего стоил, или тот же Оппенгеймер…

– Гейзенберг вообще был нацистом. – усмехнулся я. – А Оппенгеймер свою Нобелевку так и не получил, хотя характер имел ещё тот, здесь ты прав.

– Это верно. – Валера кивнул. – Но все они по сравнению с Гарнье сущие ангелы – это при том, что его научные достижения как бы и не меньше, просто их ещё не оценили. Вот увидишь – лет через пять его будут превозносить наряду с Нильсом Бором и тем же Эйнштейном! И Нобелевка от него никуда не денется…