Хо! Пусть этот зверь доберется сначала до тела не-зверя; до его – такого мощного и красивого – тела, или до тщедушного тельца брата по второй матери Лая. Пусть лев попробует преодолеть вроде такую хлипкую преграду – ствол приречного дерева, перегородившего сейчас вход в логово. Бревнышко, зажатое меж камнями так, что предоставляло свободный ход только поверх себя, конечно стремительного броска зверя не выдержит. Но зачем ему, пещерному льву, бросаться на твердый и несъедобный кусок дерева, когда над ним вроде бы достаточно места, чтобы протиснуться наружу и успеть вонзить клыки в сладкую сочную плоть двуногих?

По правде сказать, все это – и бревно, и обманчивую щель над ним, придумал Лай. Но кто его будет спрашивать? Победа над ужасным; самым опасным, а потому самым почетным в качестве трофея хищником, все равно будет его – Де, сына Дена и правнука Дената. Дед погиб точно в такой охоте; он так и не стал Деном, оставшись в памяти просто Де… Точнее, ни в чьей памяти он не остался – кто будет помнить о неудачнике, у которого не хватило отваги или мозгов? А может быть, просто рядом не было такого… признаем – умного брата по второй матери.

Чуткое обоняние не-зверя почуяло терпкий запах льва. Тот был уже рядом с хлипкой преградой; даже вроде бы царапнул деревяшку когтями, отчего она мелко задрожала. Инстинкт, наверное, подсказывал зверю – неспроста совсем рядом ждут его источающие вкусные запахи двуногие, не надо совать голову в эту щель…

– А сам я, – ощерился про себя Де, – сунул бы голову в эту ловушку? Вот Лай бы не сунул, а я? Нет! Я бы разнес вдребезги эту тонкую деревяшку, вырвался на волю и рвал бы, рвал на части, заполняя сладкой кровью и мясом живот так, чтобы потом можно было в приятной истоме заползти в логово и валять там на мягких шкурах львицу…

Вот между каменным сводом и бревнышком показался нос – черный, блестящий, с шумом втягивающий воздух. Затем – рывком – на бревне оказалась вся голова пещерного льва, огромная, с зачатками гривы. Глаза хищника – почти не-звериные, потому что дикое животное никак не могло смотреть так изумленно, моргнули. А удивляться было чему. Двуногий не-зверь, который должен был сейчас удирать без оглядки от своего неизмеримо более сильного противника, стоял перед львиной мордой на расстоянии двух вытянутых рук. И в этих руках была…

Открывший глаза зверь не успел разглядеть Священную дубину в руках не-зверя, потому что она уже стремительно падала вниз. «Крак!», – с таким же звуком, только намного тише и как-то… беззлобно, что ли, маленький Де когда-то колол камнем лесные орехи. Череп хищника был намного крепче ореховой скорлупы, но и в руках совсем взрослого (двадцать зим!) охотника был не обычный камушек.

Священная дубина представляла собой огромный, весом, наверное, с Лая, молот (запретное слово, которое даже наедине нельзя произносить вслух!) из небесного металла (еще одно такое же!) – единственный такой предмет в племени. Да что там говорить – во всех племенах не-зверей, которые время от времени приходят на их родовой холм, на который когда-нибудь волчица принесет двух младенцев (так говорит прадед). Приходят, чтобы поклониться эти самым священным вещам – дубине (молоту), который сегодня Де взял в руки в первый и в последний раз в жизни, двум мешочкам с едва угадываемыми в них камнями, которые прадед никогда не доставал – по крайней мере на глазах у правнука. Наконец третьими, не такими загадочными, предметами поклонения были еще два мешка из шкур. Эти были побольше, и в них хранились желтые кружочки с нацарапанными на них закорючками – совершенно одинаковые и почти невесомые.