– Понял Бэйла, – ответил командир, – страхуйте… мы скоро заканчиваем. Если будут атаковать – уничтожить.

– Бэйла!? – воскликнул вождь русов, сделав движение, которое Анатолий расценил, как готовность поклониться, или даже рухнуть на колени, – сама королева жидовок-амазонок гостит у тебя, Полковник Кудрявцев?

Память у Дуба была, несомненно, хорошей; слух у супруги Анатолия тоже. В ушах разведчиков тут же зазвенел рассерженный, даже скорее гневный голос Бэйлы:

– Командир, можно я у этого здоровяка что-нибудь отстрелю… из винтовки?

Командир ответить не успел; точнее, выкрикнул, но совсем другое – скомандовал:

– Шлемы!

Забрало словно само собой отсекло Анатолия от внешнего мира. Он, наверное, самым первым выполнил команду; тело хорошо помнило жгучую боль от брызг бараньих экскрементов. А чем другим могла «одарить» высокие договаривающиеся стороны стая коров.

Мгновением позже и Бэйла спохватилась, выкрикнула:

– Командир, опасность сверху!

– Контролируй! – командир, к изумлению Анатолия, сам смотрел не вверх, как можно было ожидать, и как поступили остальные земляне.

Полковника больше интересовала реакция аборигенов, и Никитин тоже уставился; прежде всего, на Витальку Дуба. А тот не спеша вытянул из-за спины длинный сверток, которые в его ловких руках превратился в подобие зонта – куполообразного, закрывшего Дуба от небесной атаки по самую грудь. Шкура мехом наружу – что она могла противопоставить жидкости чудовищной разъедающей силы? Жидкости, за считанные минуты превращавшей металл в ржавую труху? Никитин почему-то поверил в надежность укрытия аборигенов. По одной простой причине – в спокойствии и Витальки, и его сородичей он прочел немалый опыт противостояния опасностям и невзгодам родного мира.

– А не из тех ли самых баранов содрали русы эти шкуры? – ухмыльнулся он сквозь забрало – глядя, как по завиткам мокрой шкуры стекают наземь потоки дурно пахнувшей жидкости, – хорошо, что запахи комбинезон тоже не пропускает!

Командир тем временем скомандовал:

– Бэйла, пугни коровок. Парочку можешь завалить – только чтобы на нас не упали.

– Есть, командир!

Это опять был голос уверенного в себе снайпера, и Никитин заполнился гордостью за супругу.

– Хотя, – в груди парня что-то защемило, – я ее люблю совсем не за это…

Дуб рядом подпрыгнул на месте и развернулся – к месту падения двух громадных туш; еще до того, как они грохнулись на траву. Он что-то крикнул; неразборчивое для тракториста, но вполне понятое сородичами. Аборигены помчались; явно каждый с четко намеченной целью. Анатолия больше заинтересовала та пара, что склонилась над ближайшей коровой с устрашающего вида ножами. А еще – с бурдюком, в который было бережно перелито содержимое вымени уже мертвых животных. Тракторист подошел поближе, почти любуясь их уверенными, отточенными движениями. Дуб принял у подчиненного кожаную (тоже мехом наружу) емкость объемом не меньше двух ведер бережно, как величайшую ценность. И, помявшись, подозвал Анатолия; открыл перед ним горлышко емкости. Тракторист сначала метнул взгляд кверху – там кроме неизменного солнца, уже ничего и никого не было. Потом повернулся к командиру, и только потом откинул шлем, на который сегодня не упало на капли жгучей жидкости.

– А пахнет изрядно, – скривил он физиономию поначалу, – как будто на огород только что вывалил целую телегу навоза… свежего, не перепревшего.

Потом его ноздри подозрительно зашевелились. Этот гнусный аромат вдруг перебила тонкая, такая… родная струйка острого запаха. Анатолий буквально припал носом к горловине бурдюка, в которой плескалась белая жидкость, взорвавшая все возможные и невозможные рецепторы человеческого организма. В голове, кроме невообразимой радости, и желания припасть к «горлышку», и пить, пить, и пить – пока не опустеет бурдюк, или лопнет желудок, билась единственная мысль из такого далекого прошлого: «Очищена молоком», и смутная картинка бутылки с квадратным донышком и синей этикеткой.