«Может, отказаться от этой идеи? – размышляла девушка, продолжая тем не менее следовать за румяным мужчиной, умудрявшимся, говоря любезности, еще и прокладывать дорогу в толпе. – Вечно меня заносит неизвестно куда! Я так счастлива! К чему вид чужих страданий, да еще, как выясняется, и мучительной смерти?»

Но потом вдруг все внезапно закончилось – мысли, слова, люди вокруг, серые облака на суровом зимнем небе.

Теренция во все глаза смотрела на красивого юношу, схватившегося за прутья клетки, – и не могла насмотреться. Она сразу же поняла – красота его божественна, ослепительна, невероятна. Такой больше нет и никогда не будет. Это один-единственный, уникальный, потрясающий юноша. Красивых мужчин много, но ни один из них не может произвести такого оглушительного впечатления – до занявшегося дыхания, до замелькавших перед глазами разноцветных кругов, до пьянящего головокружения…

Осторожно, стараясь двигаться как можно медленнее, Теренция разглядывала его светлые, цвета спелой ржи, чуть вьющиеся волосы. А какие у него глаза, о боги, глазищи, озера! Огромные, ярко-синие, с длинными темными ресницами, они, наверное, без труда читают душу, как книжный свиток. Полуоткрытые, плавно изогнутые губы чуть треснуты, темнеет запекшаяся ранка в центре рта, подышать бы на нее нежно, коснуться поцелуем – легонько, как перышком.

Бог почти обнажен, только замызганная повязка закреплена на плоском животе, но самая дорогая тога из белоснежной тонкой материи не могла бы украсить его больше. Юноша довольно худощав, тонок, но при этом он так сложен! Гладкая смуглая, почти безволосая кожа кажется вырезанной из мрамора старательным скульптором, выбравшим для своей прекрасной живой статуи идеальные пропорции. Широкие плечи, узкие бедра, тонкие запястья, длинные пальцы, беззащитные ключицы, как хочется потрогать темно-коричневые соски и маленькие крепкие ягодицы, угадывающиеся под тканью. И – о! – не только ягодицы, похоже, материя спереди скрывает тоже невероятную мощную красоту….

А теперь вот – беда.

Горе.

Невыносимая боль.

Пустота, одиночество.

Да что же это такое, в самом-то деле!

Всего-то пожилой мужчина в ярко-алой тоге зашел к юноше. Полностью загородил его своей массивной фигурой, искусно задрапированной.

Похоже, проходит вечность. Или, если разобраться, мгновение – лишь полшага делает идущая рядом Петра. Но как же невыносимо это застывшее клейкое время!

Наконец-то, вот снова он – оказывается, обряжался. Уже в белоснежнейшей тунике, подпоясанной золотой нитью, – еще красивее стал, хотя, казалось бы, прекраснее быть невозможно.

Бога выводят из клетки.

Но зачем… Да, точно, зачем скованы позвякивающей тяжелой цепью его ноги? Мальчик едва может идти. Да еще и этот кретин в алой тоге, урод! Как грубо он подталкивает чудесного юношу в сторону арены…

– Похоже, это первая жертва.

– Жертва? – Теренция изумленно посмотрела на идущего рядом мужчину, словно бы увидела любителя терм впервые. – Какая жертва?

– Я ведь говорил: сначала будут травить львами рабов, потом преступников, и лишь затем – сражения гладиаторов. Впрочем, зачем вам забивать этими деталями свою хорошенькую головку? Когда представление начнется – тогда все и увидите своими собственными глазами.

Какие рабы? Какие львы? Травля какая-то… Нет, он что-то путает, этот человек с до сих пор чуть румяным после парной лицом.

«Наверное, юноша – из числа устроителей игр, – уже разместившись на трибуне, убеждала себя девушка. Память напоминала ей то про клетку, то про спутанные ноги молодого человека, а она упрямо крутила головой, отмахиваясь от страшных мыслей, как от назойливых пчел. – Никакой он не раб, не гладиатор. Его облачили в белую праздничную тунику, значит, он просто занят в представлении. Может, выпускает из клетки свирепых животных. Или что-то объявляет…»