Мы обновили столовую. Как я и предполагала, псевдопрофессор не готовил и питался исключительно в столовой и кафетерии. Он с таким аппетитом уплетал мой завтрак, что мне даже стало жаль оголодавшего ФСБшника, но вспомнив, что он напыщенный, шантажирующий меня Индюк, жалость пропала.

– Лер, зачем ты лезла ко мне в окно той ночью? – спросил он, уплетая хрустящий тост.

– Мне не спалось, и я пошла прогуляться. Я не планировала за тобой подглядывать, ты не думай. До твоего дома дошла нецеленаправленно, а когда увидела, что ты не спишь в такое время, не удержалась. А потом этот странный звук… Я не догадалась, что это был факс.

– И у дома моего, значит, ты оказалась случайно? – усмехнулся Индюк, насаживая на вилку кусок болгарского перца.

– Можешь не верить. Это, собственно, дело твое, – я равнодушно пожала плечами, стараясь не показывать, что меня задело его неверие, – мой диплом читаешь не ты?

– Я попытался прочитать пару страниц… Знаешь, когда я сюда приехал, то думал, что хуже ваших учебников ничего быть не может. Но когда взял в руки твой диплом, понял, что ошибся. Такой нудятины в жизни не читал.

– Ты просто ни черта не понимаешь! – я швырнула вилку, которая со звоном упала на пол. Сказать, что я разозлилась – все равно, что промолчать. Я была в ярости. Смирнов с такой легкостью оскорблял работу, над которой я сижу часами напролет, вкладываю всю душу, ищу материал, пишу, переписываю.

– Не кипятись, Ланская, я сделал тебе комплимент, – засмеялся Индюк, чем еще больше вывел из себя, – если мне скучно, значит, твой диплом стоящий. Я понял, что философия такая вещь, чем нуднее, тем лучше.

– Так что теперь с моей работой? – вопросила я, переведя дыхание и стараясь успокоиться.

– Ты сама прекрасно пишешь. Я буду отсылать твои наработки на проверку и возвращать с пометками от настоящего профессора, – ответил Смирнов, допивая свой кофе и отодвигая в мою сторону грязную посуду, с намеком, чтобы я помыла.

– А как тебе удалось устроиться в Оболенку? Откуда у тебя рекомендации самого Эко?

Я встала из-за стола и составила на поднос посуду и, когда пошла на кухню, Дима пошел за мной. В глубине души было приятно, что он рядом, но я вновь напомнила себе, что он чертов шантажист, поэтому слишком резко открыла посудомоечную машину.

– Лер, ты готовишь вкусно, но не надо крушить мой дом, – вздохнул Смирнов.

– Ты не ответил. Как ты устроился в Университет и откуда такие рекомендации?

– Мы давно хотели внедриться в Оболенку, а после смерти Радзинского освободилось место. Наши специалисты в короткие сроки создали в Интернете образ меня как гениального преподавателя. Что касается рекомендаций, то Умберто Эко сотрудничал с ФСБ, когда приезжал в Москву для открытых лекций.

– Значит, тебя хотели внедрить сюда до смерти профессора Радзинского, а, следовательно, твое дело – это не расследование той аварии, – я стала размышлять вслух.

– Лер, я и так много сказал. Хватит в этом копаться, – посерьезнел Дмитрий и указал мне на кабинет, приглашая туда, – скажи, кроме тебя, кто-нибудь догадывается, что я не профессор?

– Не думаю, – честно сказала я и отвела взгляд, – девушки вообще на тебя заглядываются. Студентки и даже некоторые преподаватели.

Не хотелось выдавать своих чувств, но неожиданная ревность взяла верх. Мне показалось, что я стала похожа на помидор, даже уши горели. Оставалось только сделать лицо кирпичом, чтобы создать видимость невозмутимости.

– Вот как? – похоже, он искренне удивился, но тут же расплылся в улыбке. – Ты тоже?

– Нет, я к их числу не отношусь. В этом плане ты мне не интересен, – я с радостью вернула Смирнову его же слова, и он обиженно нахмурился.