– Эй, ты! – услышала Маша окрик снизу. Она обернулась. Рядом стояла компания – три девочки примерно ее возраста. Одна подошла поближе.

– Мы раньше тебя здесь не видели. Ты кто такая? – спросила одна громко.

– Я приехала. Недавно. Два дня назад, – ответила Маша в замешательстве. – А что?

– Переехала? Откуда же? – насмешливо спрашивала ее девочка.

– Из Питера…

– Из Питера? В нашу Солнцевку? – В голосе незнакомки сквозило явное недоверие. – Слыхали? – Она обернулась к подругам.

Те переглянулись и захихикали.

– А что смешного? – не поняла Маша.

– Да кто ж в здравом уме переедет из Питера в Солнцевку? – Девушка поднялась по ступенькам и подошла к Маше. Примерно одного с ней роста, с широко расставленными серыми глазами, рыжие волосы заплетены в косичку. Потертые джинсы с прорезями на коленках, черная футболка, без рисунка. – Ладно, давай знакомиться, – предложила она. – Я – Лариса, а они, – махнула рукой на подруг. – Надька и Светка. Кстати, – она прищурилась, – а ты, часом, не родственница тети Тани, которая померла? – вдруг сообразила она. – У них дом давно стоит пустой.

– Да… – растерянно ответила Маша. – А что?

– В школу-то нашу ходить будешь наверняка. Другой здесь нет. – Лариса усмехнулась. – Там и встретимся. Но имей в виду… – Она сделала паузу. – Держись меня. Я – главная. А иначе – пожалеешь.

Засунув руки в карманы, Лариса неторопливо спустилась по ступенькам, подошла к подругам. Обернувшись, махнула Маше рукой.

– Пока!

И они ушли. Пожав плечами, Маша оперлась на перила и снова принялась рассматривать усадьбу.

– Девочка, а это с тобой не Лариска моя только что разговаривала? – услышала она за спиной слегка дребезжащий голос. Маша обернулась. Внизу стояла пожилая женщина. Седая, волосы собраны в пучок на затылке. В руках авоська с продуктами.

– Да, а что? – поинтересовалась Маша.

– Да внучка моя. Ключи схватила и убежала с подружками, – пожаловалась женщина. – А я говорила, без меня не уходи, дождись. Куда побежали-то? – спросила она.

– Да вон в ту сторону, – Маша показала рукой.

– Небось, в усадьбу, – женщина сокрушенно покачала головой. – Далековато. Туда не пойду. Придется на скамейке у дома дожидаться. Свои-то ключи она потеряла где-то, вот так же бегая. И мои теперь потеряет. Придется замок менять. А ты откудова в нашу Елениевку пожаловала? – спросила, внимательно посмотрев на Машу. – Никак Таньки-почтальонши племянница? Похожа чуток.

– Да, – подтвердила Маша. – А почему в Елениевку? Поселок-то Солнцевский называется, – напомнила она.

– Так это уж когда назвали?! – Женщина махнула рукой. – Когда вон комбинат лесообрабатывающий построили, к нему и поселок устроили. А прежде здесь деревня Елениевка была. По имени барина, Елениева. Моя мать и бабушка давненько здесь жили. Вон, в усадьбе Елениевской кашеварили да убирались. – Она кивнула на виднеющуюся вдалеке крышу.

– Так они и самого барина видели? И жену его Анну Николаевну? – заинтересовавшись, Маша спустилась на несколько ступеней пониже.

– Как же не видеть – видели, – подтвердила женщина. – Константин Иванович сам, как бабка рассказывала, человек был добрый, щедрый. Книжки читать любил. Собирал их на полочках – видимо-невидимо. Очень переживал, когда с них пыль смахивали, чтоб не повредили. Редкие, мол. Бабка-то моя неграмотная была, ей что? Хоть в лоб, хоть по лбу. Сама-то не смыслила. Но убиралась бережно. А Анна Николаевна… – Женщина присела на ступеньку и положив авоську на колени, на мгновение замолчала. – Дурного про нее не скажешь. Не злая. Красивая. Волосы яркие, рыжие, она их собранными в хвост на затылке носила, точно хвост у лисицы. А глаза раскосые, по- инхнему, по-японски. Она ж оттуда была, говорили. Только, как сказать… – Женщина пожала плечами. – Не нашенская она была. Чужая. И внутри вот что-то такое, жесткое чувствовалось. Не поболтаешь с ней по-женски, вся в себе. Улыбается и вежливая – а тепла сердечного нет. Елениев и сам-то от ее холодности страдал. Не понимала она его. Оттого, верно, и помер рано. Про нее рассказывали, что как надо было ей тайком из усадьбы отлучиться, так она лисой оборачивалась и через лаз убегала, а взамен себя что-то вроде морока оставляла – пустую оболочку. Вроде и дома она, а на самом деле нет. Только подтвердить этого точно никто не мог, конечно. – Женщина вздохнула. – Но бабка моя заметила, как Анна Николаевна больной скажется и запрется у себя в спальне, так по двору лисица бегает. Она хотела капкан на нее поставить, мол, курей ворует, окаянная. Про колдовство-то она не думала. Но Анна Николаевна ей строго-настрого запретила. Нечего, говорит, животных мучить. Побегает, побегает, да сама уберется.