Затем наступила грандиозная кульминация марша. Внезапный поворот дороги привел голову колонны на просторную площадь, окруженную зданиями гораздо более высокого уровня, чем те, что окаймляли улицы. Портики из белых коралловых колонн украшали их фасады, тут и там играли фонтаны, а в дальнем конце этой великолепной площади возвышались ступени, протянувшиеся по всей ее ширине и ведущие к широкой платформе, на которой стоял дворец самого Совита. Перед этим зданием собралась блестящая толпа. Не менее двух тысяч вооруженных стражников окружали трон с балдахином, на котором восседал Меррак, а компания молодых девушек, числом около пятидесяти, столпилась позади него и рассматривала новоприбывших с любопытством, в котором было много доброжелательности.

Однако не обошлось и без темных пятен. По обе стороны от трона и за пределами круга стражников стояли плотные ряды жрецов, также вооруженных мечами. Их черные мантии отбрасывали тень на остальную часть толпы, и в их лицах не было ничего от того радушия, которое исходило от других. В одном из углов площади возвышались стены без окон огромного сооружения, похожего на башню, очевидно, какого-то военного назначения и построенного целиком из блоков лавы – мрачная крепость на фоне сверкающих со всех сторон домов и дворцов из белого коралла. Второй взгляд показал, что на ее вершине толпились священники.

– Вот это да, – прошептал мичман Прайс Дешону, – вот храм бога этих ребят, кем бы он ни был. Держу пари, это довольно мрачное божество.

– Надеюсь он получше Молоха с его человеческими жертвоприношениями, – сказал Вэнс. – Я не удивляюсь, что наши карфагенские друзья, если они таковыми являются, решили, что практически все, что угодно, будет благотворным изменением для них. Но подождите немного, чуть позже я собираюсь испытать свою собственную идею.

Дальнейший разговор был прекращен, так как теперь Совит поднялся со своего трона и, спустившись, обнял капитана Френча со всеми знаками приветствия.

– Надеюсь, придворные дамы переняли этот стиль приветствия, – заметил Прайс удивительно звучным шепотом.

Капитан оглянулся и нахмурился, а Вэнс, шагнув вперед в тот же момент, произнес:

– Совит Карфагена, мы отдаем себя в ваши руки как гости.

На спокойном лице собеседника промелькнуло выражение сильного удивления. Затем, с усилием взяв себя в руки, он ответил:

– Юноша, ты говоришь слова, которые могут многое значить, ибо ты назвал имя, которое, по преданию, носила родина моей расы.

Глаза Вэнса сияли триумфом, когда он передавал свои слова и ответ группе изумленных офицеров. Затем он снова повернулся к Совиту.

– Моему народу, – сказал он, – многое известно. Нетрудно было догадаться о происхождении людей, управляющих этим островом, который вы называете Карана.

Властитель, который теперь вновь обрел все свое достоинство, склонился в знак согласия с объяснением.

– Пусть твои люди войдут в мой дом, – сказал он, – и они получат такое гостеприимство, какое только мы можем предложить.

Сказав так, он провел их внутрь, под портик, через широкий коридор и вывел на открытую площадку, ровно вымощенную, с фонтанами по четырем углам. Здесь стояло множество столов с восточным изобилием фруктов и других яств, а женщины темной расы были заняты тем, что лили из больших мехов густой сиропообразный напиток, который они смешивали с водой и разливали в металлические кубки, расставленные вдоль столов. Для размещения гостей были поставлены длинные скамьи, и офицеры и матросы не спешили приступать к этому необычному пиршеству, первые сидели отдельно возле кушетки, на которой в самом дальнем конце двора возлежала Совит. Многие столы занимали священники и вельможи. Все люди пьют на одном языке, и под согревающим влиянием спиртного, скорее сладкого, тяжелого сердечного напитка, чем вина или спирта, языки развязались, сдержанность была в какой-то степени отброшена, и люди с Сокола вскоре стали дружелюбны со своими хозяевами, по крайней мере, с каранийскими вельможами.