Домики становились всё беднее, а мостовая исчезла. Под ноги лезли комья грязи из разбитых колей. Ступив в яму, Мауи оставил там сандалию.

Мыши не знали толком, куда идут. Посовещавшись, они решили держать курс на большие трубы, извергающие дым в закопчённое небо. Где трубы – там и фабрика. А где фабрика – там и Фабричный район.

По пути им встретился фонарщик. Он пропускал разбитые фонари, а к остальным добирался по лестнице. Пополнив запас масла из жестяной канистры, фонарщик поджигал фитиль. От жёлтого света на улице стало уютнее, особенно когда тьма спрятала унылые и грязные дома.

Трубы приближались, закрывая половину неба. Чудилось, будто кто-то чужой глядит с вышины и пускает ядовитый дым.

Улица, растерявшись, принялась петлять. Пузатые домишки пинали её друг другу, как мышата футбольный мяч. Нельзя пройти и метра, чтобы не свернуть. Из чёрных дыр подъездов тянуло плесенью и кислятиной.

Дорога вывела мышей во двор, окружённый покосившимися домами. В открытых настежь окнах говорили, смеялись, играли на гитаре, но получалось дурно – соседи громко ругали неумелого музыканта. На крохотном клочке земли толкались ветки единственного куста в округе. Им бы вырваться на свободу из занюханного и грязного двора, пустить корни в настоящем лесу, да где отыщешь лес посреди помойки?

Александра остановилась возле девочек, которые играли на детской площадке.

– Давай посмотрим, что они там делают.

– Зачем? Мы же ищем бар, – нахмурился Мауи.

– Я этнограф. Воспользуюсь моментом, чтобы узнать побольше, – объяснила Александра. – Детские игрушки и забавы – это важная часть культуры. Они самобытны, уникальны для каждого уголка Земли.

– Какой земли?

Тяжело вздохнув, Александра пошла к детям. Три девочки – две мышки и одна крыска – играли в куклы. Дети смутились, когда к ним подошла незнакомая красивая тётя. Игра девочек была довольно проста. Мышка с крыской укладывали кукол спать, а другая мышка, с бантиком на серой макушке, сидела поодаль надувшись.

– А почему ты не играешь с ними? – ласково спросила Александра.

– Они меня не принимают, – обиженно ответила девочка. – У меня нет Дейзи.

– Что это?

– Как?! Вы не слышали о Дейзи?! – возмутилась крыска. Александра тотчас поняла, что перед ней всезнайка. Она их страшно не любила ещё со школы. – Это кукла. Очень модная. У Агаты такой куклы нет, а только старая и никчёмная!

– Не обижай её! – воскликнула мышка с бантиком, прижимая к груди свою любимицу. – Она самая хорошая. Мне её мама сделала. И ни у кого в детском саду нет такой куклы. А ваши все одинаковые!

На игрушках красовалось фабричное клеймо – шестерёнка с надписью «Гадсби». Александра не смогла понять, что за зверь эта Дейзи. В ней было что-то от всех грызунов – вершина унификации. Такую куклу можно подарить хоть мыши, хоть шиншилле.

Агата подёргала Александру за край платья:

– Тётя, тётя, а скажи, что моя кукла – самая красивая!

Александра согласно кивнула. Да, мама девочки хорошо постаралась. Она взяла угол от наволочки, набила его старыми тряпками, обозначив нос. Пришила глазки-пуговицы, из тряпочек смастерила уши, чтобы всё было как положено. На ткани умелая мама сделала аппликацию, подарив кукле красивое платье в горошек. Получилась чудесная мышка-модница. И в ней чувствовалась любовь матери, чего не дождёшься от фабричного изделия.

У тряпичной мышки глаз висел на ниточке, платье запачкалось песком, одна лапа потерялась.

«Наверное, девочка так любит игрушку, что не даёт матери её починить», – подумала Александра. А вслух ответила:

– Агата, мне твоя кукла очень нравится. Замечательная!