В белой рубахе, в штанах с толстым ремнем и в башмаках с медной пряжкой, Томас вместе с друзьями томился на лавке у двери к ректору. Кабинет Ньюртона, от которого разило геранью, располагался на втором этаже главного корпуса школы, поэтому из арок галереи был виден дубовый парк. Там юные парфагонцы с громкими возгласами запускали разноцветных змеев, шебуршавших на весеннем ветерке. Рядом с будущим рыцарем ерзала шестнадцатилетняя Мария, на которой под школьным фартуком колыхалось легкое платье. Весьма фигуристая и глазастая брюнетка теребила свои кудряшки, пока ее ямочки на щечках переливались румянцем:

– Думаешь, примут мою лабораторную?

– Опять, что ли? – прозвучал бас.

– Нет?!

Мария надулась, но еще больше повернулась глубоким вырезом к соседу по лавке. По другую руку от деревенщины покачивал смуглой головой Ален Оспэ, высокий жгучий брюнет с пронзительным черным взглядом:

– Как такое не оценить сыну Дора?

Томас опустил взгляд на грудь Марии:

– Я бы смог больше сделать.

– Ну и тугодум, – буркнула подруга и отвернулась, скрестив пухленькие ручки. – Больше он сделает…

– А что? Я бы точно больше себе сделал.

– Куда больше-то?! – выпучил глаза Ален.

На экзамен по фазоведению допускались перегибы в мутациях, и потому каждый достигал тех изменений анатомии, каких только мог пожелать. Всего раз в жизни парфагонцам позволялась такая роскошь, а затем эти мутации сами пропадали через пару месяцев. Поэтому Ален попытался сделать себя взрослым красавцем. Прилежная и скромная Мария сделала себе пышные формы, хотя и так не была обделена от природы. Однако у деревенщины уже рябило в глазах от сих научных достижений, ведь каждая вторая выпускница пошла тем же путем. Сам Томас выбрал рыцарский шаблон, как и многие юноши, мечтая об Академии.

Настала очередь Томаса, и он с волнением вошел в кабинет Исаака Ньюртона, присев на стул в центре. Напротив, по обе стороны от утонувшего в бумагах ректора в черном камзоле, сдерживали улыбки две учительницы, кудрявые близняшки в синих платьях. Главу школы, с его прилизанными волосами, ненавидели абсолютно все парфагонцы от мала до велика. Его бегающие глазенки всегда сверлили из-под огромного лба, а тонкие, едва заметные губы над детским подбородком так и норовили придраться на ровном месте. Из-за его спины нависал грозный лик бородатого и упитанного Альберта Третьего, занимая полстены в позолоченной раме, а вокруг упирались в высокий потолок книжные полки. Аромат корешков старых изданий пробивался сквозь герань в горшках на окнах и успокаивал Томаса, напоминая уютный дом.

– Лабораторную работу мы, конечно, принимаем, – запищал Ньюртон, разглядывая крупный торс Томаса. – Правда, я бы на твоем месте попробовал что-нибудь иное.

– Спасибо!

– Знаешь, это весьма удивительно. Не напомнишь, кем были родители?

– Отец – охотник, а мама хлопотала по хозяйству.

– Охотник, значит, – ректор переглянулся с близняшками, но те лишь синхронно пожали плечами. – Надо же…

– Я старался оправдать оказанное Парфагоном доверие.

– Ну-ну! Что ж, теперь расскажи нам о других возможностях фазы, – щурясь, ректор откинулся на спинку кожаного кресла.

Наполнив широкую грудь воздухом, Томас принялся перечислять все способы применения фазы. Еще в начальных классах изучив техники перемещения и нахождения объектов в фазе, дети сразу приступали к путешествиям в ней по удивительным местам Селеции и лабиринтам времени. Затем они познали тонкости встреч с близкими и историческими личностями, причем необязательно живыми. Далее они углублялись в творческое применение фазы, реализации желаний, избавления от скованности и других душевных недугов, а также для развлечения и много другого. В старших классах Томасу поведали, что фазу можно использовать для получения новых знаний, но этот раздел науки был скверно изучен. Было строго запрещено соваться в эту сферу, дабы нечаянно не навредить себе.