Наконец, фургон остановился. Мотор заглох. Мы с Зильберманом устремили взоры на дверь, приготовившись выйти наружу, но её никто не открывал.

– Нас, что, отсюда не выпустят? – поинтересовался Дима.

ДГБэшники помотали головами.

– Ну дайте хоть ненадолго выйти, – попросил мой напарник. – Здесь же натуральная душегубка.

«Надсмотрщики» оставались непреклонны.

Мы с Зильберманом переглянулись, тяжело вздохнули и смиренно потупили взор. Буянить было бесполезно.

Спустя некоторое время дверь фургона открылась. В проёме обозначился пожилой, невысокий, плотный человечек с круглым животом и рыжеватой бородкой.

– Так это вы приехали за мной? – бодро воскликнул он.

– Если вы господин Троекуров, то да, – ответил я.

– Троекуров, он самый, – подтвердил вошедший. – Троекуров Николай Дмитриевич.

Я подвинулся, освободив ему место подле себя. Соратник Здановского сел. Дверь фургона снова захлопнулась. Мотор взревел. Машина дала задний ход и стала разворачиваться.

Я скосил глаза на Лизиного отца, стараясь отыскать в нём какое-нибудь сходство с моей бывшей подругой. Но сходства не наблюдалось. Я удивлённо хмыкнул. Очевидно, это был тот самый случай, когда ребёнок унаследует черты только одного из родителей.

«Вот я и увидел твоего папу, – мысленно обратился я к Лизе. – Мне с ним о многом хочется переговорить. И я это непременно сделаю. Но только потом. Не сейчас. Сейчас не та обстановка. Для личных разговоров нужно выбрать подходящий момент. Мужик он с виду не заносчивый, общительный. Не то, что твоя „маман“. Вон, только появился, а уже ведёт себя так, как будто знаком с нами с младых лет».

Троекуров тем временем оживлённо болтал. Он оказался заядлым болельщиком и весело рассуждал о неудачной игре киевской футбольной команды в чемпионате страны, иронично подтрунивая над жалкими потугами тренера найти этому хоть какое-нибудь оправдание.

– Не посмотрел, вот, вчерашний матч, – сокрушался он. – На этой вашей базе, оказывается, совсем нет телевизора. И как только люди на ней живут? Никто, случайно, не знает, как вчера сыграли наши позорники?

– Проиграли. Ноль – два, – сообщил сидевший напротив меня амбал, и принялся непринуждённо рассказывать перипетии поединка.