– А что бы ты хотел? – Фор сделала то, что не сделала Иф – спросила.

– Дикую утку. Добыть и съесть, – Элз заключил вилку в кулак и вонзил её в самую большую из предоставленных ему личинок, размер которой позволял вилке устойчивое положение. Раскачавшаяся поступком вилка перевела лица в немое состояние, предоставив недоумению свободно по ним разгуливать.

– Какая дикость! – восклицание спорхнуло с губ Иф и заметалось в поисках впечатления-выхода, пружиня на перепонках-батутах.

– Варварство… – Фор не была уверена, но не смогла удержаться.

– Элз, дружище, ты давно не был в тире – там отпечатали новые чучела, – сказал не подверженный гипнозу неожиданности и вполне уверенный в своём предложении Энд. – Перышко к перышку и рукокрылые тоже… с внутренними органами, с кровью. Каждую среду посещаю.

– Там классно, там классно, – сорвалась Фор, не прекращая улыбки – порывистые предчувствия чего-то покрывали гладь её речи эмоциональной рябью. Элз непрерывно проникал сквозь Фор, сквозь трепетания её соударяющихся пальцев, обходил глаза нереализованной самки, фокусируя выражение своего симметричного лица в пространство за ней, где среди пустоты воздуха обыкновенно находил своего собеседника – безответную вечность. Межмолекулярные поры хорошо впитывали влагу его вопросов, рассеянную чередой повторяющихся дней, недвижимую, но грозящую выпадением осадков неудовлетворения при первых признаках похолодания.

– Да… тир, – не моргая сказала Иф и отвернулась в тарелку. Белое мясо, дифференцированное неторопливым этикетом-хирургом посредством столового ножа, источало взращенную в себе энергию, бравировало пищевой ценностью, соблазняло инстинктивное восприятие отблесками Солнца на жирном, ползавшем змеёй соке, цеплявшемся за невидимые канавки, уцелевшие в неравной схватке с качеством и, в конце концов, смирявшемся в застывших границах пластика.

Пища осваивалась в осознаваемом всеми вакууме молчания, который нельзя вдохнуть, разжевать, проглотить. Четыре пользователя облизывали перекаты быстроводного промежутка времени меж двух порогов-событий. В одиноких каяках-телах, подгребая пластмассовыми инструментами быта, нанизанных на поющих скрипы уключинах-мыслях, выравнивали они траекторию состояния системы. Требовалась острота усилия времени, чтобы разомкнуть вдруг возникший неловкий пузырь паузы, схлопнуть его обволакивающие границы.

***

Новости не существовали – передавались только сообщения. Сообщением называлось цифровое или текстовое описание событий, необратимо снижавшее неопределённость среды. Пользователи по умолчанию должны избегать неопределённости и пропитываться сообщениями по утрам через зеркала в комнатах совершения гигиенических операций, к которым они, сообщения, и приравнивались. Заинтересованные углубляясь в ГКП гипертекстовыми переходами, быстро исчерпывая двадцать выделенных на гигиену минут, чем обрекали пунктуальный завтрак на муки ожидания.

***

«Новости не новы, погода предсказуема – ГКП знает всё». Всё могли знать все, всё знала ГКП, всё можно узнать у ГКП сейчас, поэтому никто не накапливал на потом, сверх определённого ГКП минимума. Определённого при рождении – пользователи рождались по воле ГКП.

«Всё предопределено. Всё предопределено ГКП», – отрешённый от ситуации Элз движением глаз сопровождал мраморные разводы стола в их неупорядоченных отношениях с геометрическим порядком. В том хаос, ворожа, рождал красоту, не древнегреческую – иную, неподвластную симметрии, классификации, скорому постижению. Сочетаясь с тишиной, хаос вызывал у Элз некоторую степень эстетического удовольствия и забытья, меж тем как соседствующие пользователи, не возбуждая голосовых связок, без музыки голоса извлекали белок из рождённых для белка тел. Не опасаясь перееданий, не испытывая удовольствия и отвращения, – эмоции нарушали баланс и индекс массы тела – они строили и поддерживали себя. Никто не был рожден ради своего существования, ради жизни, ради Солнца – всё имело ценность, цель, предназначение. У ГКП были пользователи, у пользователей – личинки, у личинок – компост, у компоста – пользовательские отходы – вечный цикл бытия.