– А галочку не мог поставить?

– Поставил раз, а потом подумал, что живу я не на вражьей, а на своей земле, и больше не стал.

– Да-а… – вздохнул Кирьян. – Застой, перестройка, реформы, и когда только жизнь наладится?

– Не наладится, пока Русью помыкают тёмные силы.

– Чиновники, что ли?

– Длинный это разговор. Давай, лучше начнём потихоньку. Ночь нынче тёмная, добычливая. С той стороны, сразу за уловом первая коса. С неё и начнём.

– Мне по берегу или в лодке?

– Говоришь, обводил… Это хорошо. Тогда садись на весла, следи только, чтобы сетка не сильно натягивалась. А крикну, быстро к берегу приставай. И сразу выскакивай со своим краем, как лодка мели коснётся.

– И край не задирать, пока на урез не выйдет, и лодку подтянуть.

– Значит, вправду знаешь… А устанешь, поменяемся…

Ночная рыбалка удалась. В тридцатиметровую наплавную сеть на каждом замёте попадалось по две-три килограммовые рыбины, и километра через три, когда сеть наткнулась на топляк и в ней образовалась обширная дыра, бочонок оказался почти полным. Кирьян, снимая сеть с зацепа, вымок.

– Хорош! Давай сушиться, ждать утра, – скомандовал дед и сокрушённо добавил: – И как я, старый пень, забыл про этот дрын? Ну, да ладно, не велико горе, тебя просушим, а сеть починим.

Пока Кирьян снимал и выкручивал одежду, старик наломал сухих веток, разжёг рядом с лодкой огонь, и вновь отправился за дровами. И не успел Кирьян как следует пристроить у костра мокрые штаны и портянки, над огнём уже висел котелок с водой, из которой торчали рыбьи плавники.

– Ну вот. Сейчас отдохнём, подкрепимся, а как светать начнёт, сходим в одно место. Тут недалеко.

– А когда сети снимать?

– Зачем снимать? Проверим, выберем улов, протряхнём, и пусть стоят. Я только в дождь снимаю, и когда лист падает… Сегодня рыбу почистим, засолим, через сутки нарежем тебе балыка и повесим коптить, а ещё через двое – можно складывать в торбу… Днём я наплавушку заштопаю, а ночью ещё порыбачим.

– Мне много не надо, а то от рюкзака такой дух пойдёт, что за мной медведи охотиться начнут, – и Кирьян начал рассказывать о ночном госте с лапами сорок второго размера.

– Ты сюда сколько добирался? – перебил дед.

– Три недели.

– И выбираться не меньше будешь. Одного балыка, конечно, мало. Напечём лепёх, мукой я запасён. Сахару дам немного.

– Спасибо, дед. Но у тебя магазинов нет, так что…

– В дороге – где поймаешь, где подстрелишь, а без запаса за спиной в дальний путь не ходят, – не обращая внимания на слова собеседника, продолжал старик. – Или думаешь, раз русский дед живёт отшельником, то и Совесть от него отошла?

– Что ты! – возразил Кирьян, испугавшись, что обидел хозяина отказом.

– Да не волнуйся, – будто читая его мысли, успокоил старик. – Я пекусь ведь и о себе, чтоб рыбой запастись… Зима длинная, корм и себе, и собакам нужен; на приманку ещё… А медведь к тебе ночью пришёл, потому что ты спать на тропе улёгся. У меня был такой случай. – И старик ловко перевёл разговор на охотничью тему…

Из темноты проступили смутные очертания противоположного берега, Кирьян снял с рогулин подсохшую одежду, оделся, а дед Митяй посмотрел на небо, на склон долины и сказал:

– Пора. Тут километра не будет, залезем на обрыв, поглядим.

Они поднялись на обрыв с торчащим над лесом скалистым останцом, вышли на открытую площадку и остановились. В реке тускло отражались посветлевшие Небеса. Широкая долина плавным изгибом уходила в таинственную даль, по которой тащился ещё, цепляясь за впадины и расщелины, шлейф ночи. А изломанный горным хребтом горизонт уже красился зарёй, гоня прочь серость сумерек. Они повернулись к пробуждающемуся дню, восстанавливая дыхание после подъёма. И тут из-за хребта выглянул краешек Солнца. Его луч, ещё тусклый и сонный, скользнул в паутину, сплетённую между лиственницей и кустом стланика, и словно запутался в ней; заискрились, переливаясь радужным светом, капельки росы, превращая прозрачное кружево в бриллиантовое ожерелье. Оттенённые рассветом и придавленные к земле утренней прохладой, застыли в распадках полосы тумана. Дед Митяй, только что тяжело дышавший, вдруг замер и тихо произнёс: