– На лекциях говорили в основном о том, что у этих типов преступления развиваются в семье, где их часто бьют родители и все такое…

– Ну, милая моя, у нас всегда детей бьют, и будут бить – как можно воспитывать ребёнка не имея возможности дать ему затрещину или выпороть розгой, сама подумай? Ребёнка надо строго держать – тогда из него и не вырастет такое чудовище…

– Ну… У Питера Кюртена отец избивал всех – и мать и сестёр и все такое. Вроде бы сын насмотрелся на это и стал думать, что ему тоже так следует поступать… Так что тут все сложно. Главное знать, что такие типы не остановятся сами. Для них цель убийства – само убийство.

– Это да…

Скрипнула дверь, по лестнице застучали чьи-то шаги, а затем раздался испуганный вскрик и в подвал залетел Грейсон Ноел – помощник секретаря мэра, что работал с архивами. Парень был весьма колоритный – спокойный и тихий, лучше всего умеющий просиживать штаны в архиве и работать с бумагами. Причём работал он очень хорошо – на памяти Шэрон это был единственный помощник Молоха, с которым тот ухитрился сжиться. Обычно народ не выдерживал характера Молоха больше полугода, и покидал архивы, искать себе место поспокойнее.

Грейсон поразил всех – он легко нашёл общий язык с Молохом и быстро «обжил» архивы так, что в Гудевроу-сити всем уже казалось, что этот тихий и скромный юноша, жил в архивах всегда.

Несмотря на свою, в общем-то, красивую внешность – стройный пепельный блондин, с темно-синими глазами, Грейсон не был никем замечен в компании хоть одной девушки или, чего уж там – "одинокой вдовушки". Более того – его никогда не видели в местах, где с оными девушками можно было познакомиться.

Грейсон протянул Уилберу бумаги и несколько секунд смотрел на стол с трупом. Его лицо при этом сильно исказилось, словно он что-то пытался сказать, но не мог.

– Эй… Что случилось? – мягко поинтересовалась Шэрон.

– Ничего. Ничего. Все нормально.

– Ох, не умеешь ты врать… – попеняла Грейсону Шэрон.

– Извините… – парень развернулся и выскочил из подвала.

– Наверное, на труп побоялся смотреть… – проворчал Уилбер. – Бывает, я тоже по молодости всякого опасался… Эх… Ладно, что там у меня еще для тебя есть? А есть у меня для тебя вот это…

Он протянул Шэрон медицинскую кюветку, в которой лежала большая монета. Золотая. Причем очень старая даже на вид.

– Что это?

– Не знаю. Но девочка ее проглотила – я вытащил ее из ее желудка. Монета странная. Я не видел таких ни разу.

– 1663 год… А тут смотри – нога вроде бы и шкура, чья-то… Зверь какой-то.

– Бобёр. – Уилбер усмехнулся. – Нога и бобер. Голландские основатели Нью-Йорка установили мерой веса при расчётах с индейцами – вес своей ноги. На одну чашу весов клали шкуры, на другую ставили ногу. И, как правило, индейцы всегда оставались не в выигрыше. Между прочим, до 1664 года у голландцев считалось, что купец должен иметь толстые ноги. Это голландская монета. Гульден. Но отчеканена явно здесь – в Америке.

– Погоди, а разве голландцы чеканили свои деньги? Да еще золотые… Откуда они золото брали? Я ни разу не слышала, чтобы в окрестностях Нью-Йорка находили золотишко, – Шэрон повертела кюветку с монетой. – Черт, Уилбер… Да этой монете цены нет. Даже если там золота – "как сыра у крысы" то сама по себе такая монета целое состояние стоит – она создана столетия назад и очень ограниченной партией. Откуда убитая ее взяла?

– Счас уже не узнаешь. Но сама посуди – это не первая старинная вещь в наших краях… Ну, ты и сама знаешь.

Шэрон знала – тем более что та история, в которой фигурировал дорогущий артефакт из прошлого, случилась с ее семьей.